Наездница - Эва Сайкс (1997)

— А Рэнсом! — продолжала девушка срывающимся голосом. — Сколько лет прошло напрасно! Мне никогда их не вернуть. Все те годы, что он думал, будто я потешаюсь над ним, как и мой отец. А все из-за того, что мне не хватало мужества перестать верить в своего кумира и фантастический мирок, который он сотворил для меня.

Памела снова отвернулась и вцепилась в перила. Даже в сгущающихся сумерках было видно, как побелели костяшки ее пальцев.

— А потом я уехала в колледж. В первый раз в жизни я рассталась с отцом. Он оказался далеко от меня и не мог уже подсовывать мне свою версию правды. И только тогда я начала по-иному оценивать происходящее. — Памела горько рассмеялась. — То есть начала оценивать происходящее сама. Мне показывали в газетах фотографии отца и его очередных подружек на неделю. Одноклассницы смеялись надо мной и говорили, что моему отцу трудновато будет припомнить всех своих девиц моего возраста. Только в школе я узнала, что отец ведет такую жизнь уже много лет и началось это задолго до маминой смерти.

Голос Памелы прервался. Она набрала полную грудь воздуха и продолжала свой рассказ:

— А парни… те просто восхищались им. Вот кто умеет жить, говорили они. Для них умением жить считалось умение использовать людей, очаровывая или соблазняя их. Они считали, что этим можно только гордиться.

Она снова вздохнула.

— И, по-видимому, они полагали, что, каков отец, такова и дочь. Скоро я уже устала отшивать их и в конце концов перестала показываться на людях. Даже тот единственный человек, который, как мне казалось, понимал меня… оказался охотником за отцовскими деньгами…

— Памела прекратите! Простите меня. Мне не следовало затевать этот разговор, — вырвалось у Дейка. Мука, звучащая в словах девушки, пронзила его насквозь, до самого сердца. А ведь он думал, что не способен ощущать чью-либо боль после того, как так долго и тяжело сражался со своей собственной.

— Ненавижу его! — Девушка не могла остановиться, словно прорвалась плотина и давно сдерживаемые эмоции хлынули бурным потоком, сметая все на своем пути. — Я знаю, что не полагается так говорить о родителях, но я его ненавижу. Я ненавижу Барта Малкольма.

— Или любого, что на него похож, да?

Дейк сам не понимал, почему он спросил так — то ли потому, что непременно желал узнать правду, то ли потому, что никак не мог прервать потока ее слов. Но вопрос заставил Памелу замолчать. Девушка резко повернулась и уставилась на него.

— Да, — отчеканила она. — Любого, кто излучает это сногсшибательное обаяние или выглядит так, словно способен остановить тайфун. Я провела большую часть жизни с человеком, превратившим дарованное ему Богом обаяние в оружие, в средство получать все, что пожелает. И расправляться с любым, кто посмеет встать у него на пути.

— А что, если бы я сам был сбит с ног этим тайфуном, Памела? Доверились бы вы мне, если бы я выглядел так, словно по мне промчалось стадо быков? Даже если бы внутренне я оставался тем же человеком, что и сейчас?

Полнейшее безумие, подумал Дейк, чувствуя на себе пристальный взгляд девушки. Он вовсе не хочет, чтобы она доверяла ему. Не хочет становиться ей ближе… Но он уже не мог остановиться.

— Но вы не были бы тем же человеком, — возразила она. — Особенно после того, как попробовали жить как все мы — те, кто не может достичь желаемого за счет одной только внешности.

Дейк пнул ступеньку ногой. Раздался глухой стук.

— Моя внешность, — почти прорычал он, — совершенно не волновала тех быков и коней, которых я объезжал. И моих сержантов в армии тоже. Разве что они еще сильней муштровали меня, поскольку считали, будто я «слишком смазлив», как вы выразились. И моя внешность вовсе не остановила ту бомбу…

Он осекся, испугавшись того, что чуть не слетело у него с языка. Никогда и никому он не рассказывал об этом. Он решительно продолжил, спеша отвлечь ее, не дать облечь в слова то, что читалось в ее потрясенном взгляде.