Возвращение к жизни - Кэтрин Куксон

Сопровождаемые девушкой, мы спустились на первый этаж. Мне кажется, что спускаться по крутым ступеням было еще тяжелее, чем подниматься наверх. Сжав зубы, я шла лицом вперед, а тетя Мэгги благоразумно предпочла тот же первобытный способ, не чинясь, используя руки и ноги.

Стоя на кухне и отряхивая пыльные ладони, тетя Мэгги заметила:

— Здесь обязательно должен быть рукомойник или что-нибудь более серьезное — ванная или душ.

В ответ девушка, словно малый ребенок, звонко рассмеялась и, открыв дверь черного хода, показала на стенку. Там на огромном гвозде висела длинная оцинкованная ванна.

Спустя мгновение девушка уже мчалась по вымощенной дорожке к разросшимся кустам, среди которых возвышалось одинокое сооружение, чем-то напоминавшее сторожевую будку.

Озорные огоньки так и вспыхивали в глазах тети Мэгги.

— Говорят, что в ноябре в этих местах уже все замерзает! — многозначительно изрекла почтенная леди.

— Нам не обязательно оставаться здесь так долго.

Я с грустью вспомнила прекрасно оборудованные ванную и туалет в нашем доме в Истборне. Но тетя Мэгги прервала мои ностальгические воспоминания мудрым афоризмом: «Впрочем, каждому дню своя забота…» С этим я мысленно согласилась. В конце концов, неужели большая и светлая ванная — самое важное в жизни? Я настолько слилась с красотой этих благословенных мест, что скажи тетя Мэгги что-нибудь уничижительное о розовом коттедже, я бы восприняла это как личное оскорбление.

Я прошла на кухню и открыла дверь в кладовую. Здесь было сумрачно и прохладно. По стенам разместились сделанные много лет назад полки, на одной из которых было несколько банок консервов и довольно большое количество чистых фляг с завинчивающимися крышками, а мраморной доске стояли две бутылки молока, лежала буханка подрумяненного хлеба, а рядом — кусок масла.

Тетя Мэгги, увидев хлеб и масло, воскликнула:

— Прекрасно! На первое время мы обеспечены. Как давно я не видела такого масла. Ну что же, мы, пожалуй, обрели надежный кров, дорогая.

Мы собрались уходить, как вдруг влетевшая словно ураган в кладовую девушка чуть не сбила нас с ног. Подскочив к мраморной доске, она схватила две фарфоровые кружки и крепко прижала их к груди, так же, как недавно оброненную детскую книжку. Сердито посмотрев на меня, девушка заявила:

— Моя и Дэви.

Я сразу вспомнила руку невесты, машущую из окна автомобиля, возглас «Дэви!»; это ненавистное имя, которое было неотделимо для меня от фамилии Маквей. Не требовалось больших усилий, чтобы вспомнить, где и почему к этому имени присоединился нелестный эпитет: сумасшедший. Но что общего могло быть между безумным Дэви Маквеем и нашим очаровательным коттеджем? Смутная догадка забрезжила в моем сознании, но в это время замершая у кухонного стола и все еще прижимавшая к себе кружки девушка вздрогнула и стала чутко прислушиваться. Ее поза была столь напряженной, что и я, и тетя Мэгги притаились и тоже прислушались. Ни единого звука не доносилось до нас, тем не менее, девушка птицей перелетела за порог и застыла в ожидании. Затем раздался какой-то звук, и девушка стрелой помчалась в сторону рощи. Когда я подошла к двери, ее розовое платье мелькало среди деревьев.

— Это был свист.

— Да, но только очень далеко отсюда, — ответила я тете Мэгги.

— Тебе не кажется, что свистели из того дома?

— Нет. — Таинственный звук был очень высок и тонок и напоминал свирель. — Однажды я видела в Испании пастуха, игравшего на свирели, и она звучала так же нежно.

Тетя Мэгги насторожилась.