После всех этих лет - Сьюзан Айзекс (1994)

А, может, мне следовало быть мудрее, и просто предложить Гевински последовательную, неэмоциональную констатацию фактов. Я решила, что так будет лучше.

Но, прежде чем я открыла рот, Стефани начала плакать. Всхлипывания превратились в водопад слез. Гевински, порывшись в заднем кармане, вытащил оттуда отнюдь не белоснежный платок и протянул ей. Развернув его, Стефани продолжала рыдать.

— Я не отношусь к тем женщинам, которые используют слезы для… — конец ее фразы потонул в следующем потоке слез.

— Знаю, — сказал Гевински.

Стефани попыталась взять себя в руки:

— Я хочу защитить себя, но как я могу это сделать под дулом пистолета?

— Понимаю, — сказал Гевински тоном Иисуса Христа, с таким сочувствием, что ему подошла бы роль Макса фон Сюдов в «Самой великой истории, когда-либо рассказанной». — У вас будет такая возможность. Я вам обещаю, миссис Тиллотсон.

— У меня никогда не было ни с кем связи, — сказала она ему. — И с Ричи Мейерсом…

Она произнесла это таким тоном, будто ее заставляли заниматься анальным сексом с канализационной крысой.

— Хотела бы я знать, почему именно меня она выбрала козлом отпущения. Думаю, после своего побега, она поняла, что рано или поздно ее схватят. Она должна была найти другого подозреваемого. И состряпала историю о Стефани Тиллотсон. Должна признать, отдельные моменты этой истории звучат достаточно убедительно. Но целиком? Мерзко. Выбегать, чтобы потом затолкать грязь в бороздки мужских туфель? Сержант, пожалуйста, разве она не спятила?

— Стефани, а где твои спортивные туфли и костюм, в которых ты обычно бегаешь? — спросила я.

Конечно, она проигнорировала мой вопрос.

— А вся эта история, что я всю ночь готовила бриоши? Разве это не безумие?

— Может, и следы от шин появились только в моем безумном мозгу? Может, это он оставил отпечатки шин, я спрашиваю тебя, столь похожих на шины твоей машины?

— Она настаивает на этих отпечатках, — Стефании обращалась только к Гевински, протягивая к нему руки, как бы прося защитить ее от ужаса всего происходившего. — Откуда я знаю, может это она взяла мою машину и проехала там той ночью? Я думаю, эту историю она готовила всю прошедшую неделю. А убийство, может, она планировала все прошедшие годы.

Мой превосходный контраргумент так никогда и не был выслушан — стук в дверь, как удар молота, прервал наш разговор.

— Серж, пришел муж, — произнес голос за дверью.

Только я хотела приказать Гевински пригласить Картера войти, как дверь резко отворилась. Нет сомнения, что Картер, как, впрочем, и его охранник, выронивший от изумления банку с содовой, были ошеломлены.

— Вот те раз, — пробормотал полицейский, увидев меня с пистолетом в руке.

— Тернер, подожди за дверью, — сказал Гевински.

— Серж?

Гевински указал ему на дверь.

— Почему вы выставили его? — взорвался Картер.

— Ради Бога! — одновременно проговорила Стефани.

Тиллотсоны ждали объяснения: «Как вы могли?». Они были напуганы.

Но я знала — это еще не победа. Кто знал, что творится в голове Гевински? Кроме того, Тернер был на свободе. Часы стучали. Я представила группу по борьбе с терроризмом, как они в черных комбинезонах врываются через окна. Или какой-нибудь более простой выход из положения: например, стоявший за дверью Тернер прицеливается и попадает мне прямо между глаз.

Я попросила Касс пересесть на кушетку, — а Картеру занять, ее место за столом.

— Гуннар и Ингер, — сказала я. — Ты разговаривал с ними перед тем, как они уволились?

Он сжал губы и отрицательно покачал головой: «Нет. Я не буду отвечать».

— Картер, я настаиваю. Отвечай. У меня пистолет.

Он разжал свой губы только для того, чтобы произнести:

— Я не буду проходить вновь через все это. Давай. Застрели меня, если хочешь.