Мы переехали на другую сторону реки, проехали мимо Плац Бель Эр, потом направились на Рю де ла Корратерье, оживленную, но короткую улицу. Дирдре показала мне Плац Нев — Новую площадь, считающуюся самой красивой площадью в Женеве, и музей Рат, где экспонировались предметы современного искусства. За ним находился Большой театр, уменьшенная копия Парижской оперы.

Мы увидели внушительный памятник Реформации с небольшим рвом и фонтаном, проехав сквозь университет, потом арку, начали подниматься вверх, к старому городу, где вдоль извилистых улиц стояли симпатичные дома.

Я повернулась к Дирдре, чтобы поделиться с ней своим восторгом по поводу фонтана на главной площади старой Женевы, и тут заметила на ее лице беспокойство. Она слушала меня лишь вполуха, ее явно что-то взволновало. Что же?

Правда, через секунду напряженное выражение с ее лица исчезло, и она снова оживилась и принялась рассказывать мне о художественных галереях, магазинах антиквариата и лавочках в подвалах под акациями.

— Дик говорил, что при римлянах здесь был шумный перекресток. Здесь сходятся пять улиц, видишь?

— Да… — протянула я. Мне казалось, что это место напоминает Париж — те же скученные, серые здания, неровные крыши и печные трубы.

Внезапно Дирдре наклонилась вперед к шоферу.

— Фредерик, мы хотели бы выпить кофе, — заявила она с величественным видом. — Высадите нас где-нибудь и возвращайтесь минут через двадцать.

— Que, мадам. — Он немного помолчал. — «Ла Клеманс» на углу?

— Подойдет, — нетерпеливо согласилась Дирдре, готовясь выйти. — Мы сядем на улице, — постановила она, шествуя впереди меня к кафе, где были расставлены столики.

Нас быстро и вежливо обслужили, кофе оказался великолепным, но я знала, что Дирдре привела меня сюда не ради кофе. Я видела беспокойные морщинки у нее на лбу.

— Лори, — тихо начала она, — я хочу, чтобы ты сказала Дику, что меня нельзя ничему научить. Вилла… неподходящее место для такой девушки, как ты. — Она посмотрела на меня искренне и печально. — Друзья Элен… и эти люди, которые постоянно приезжают к Дику… — Миссис Рэнсом жестом продемонстрировала свое отвращение. — Ты молода, мила и свежа. — Ее глаза смягчились. — Хочу, чтобы ты такой и оставалась.

Я засмеялась.

— Миссис Рэнсом, мне уже двадцать один год. Знаю, светское общество не для меня, так я никогда туда и не стремилась, — честно призналась я. — Поверьте, я не могу сказать мистеру Рэнсому, что вас нельзя обучить, — мягко возразила я, — потому что в это не верю.

Взгляд старой леди на мгновение встретился с моим. Мы обе были одинаково упрямы. Потом она печально улыбнулась.

— Я должна была догадаться, что тебя голыми руками не возьмешь, Лори, но поверь мне — ничего не выйдет, — продолжала настаивать она. — Я отказываюсь учить французский, я не хочу жить на вилле. У меня есть этот особый дар, нечто вроде провидения. Я знаю, что этим летом на вилле произойдет нечто ужасное. Я знаю это, Лори.

— Мы не допустим, — самоуверенно объявила я, — вы увидите.

Дирдре понизила голос до шепота. Я заметила, что рука, держащая чашку, дрожит.

— Я боюсь того, что увижу. Ужасно боюсь, детка…

Мы поужинали вдвоем с Маделин Скотт. Обслуживал нас Фредерик, явно недовольный этим обстоятельством. Очевидно, Мишель и Джанин на вечер отпустили.

Ужин — шедевр кулинарного искусства, сделавший бы честь «Павильону» в Нью-Йорке. Но разговор был вымученным, я напоминала себе гида-самоучку, рассказывая о дневном путешествии по Женеве, и то только для того, чтобы нарушить тяжелое молчание.

Мы еще не покончили с десертом, как Маделин извинилась, сказав с мстительным удовлетворением, что кофе выпьет в офисе.