Банкирша - Александра Матвеева

Сережа оказался не семейным человеком. Большую часть времени он проводил в экспедициях, а дома, несмотря на всю любовь к нам, томился и рвался на простор.

Первый звоночек прозвучал примерно лет через десять. Однажды Лялька спросила:

— Мам, что значит «привенчанный»?

Лялька была великой мастерицей задавать самые удивительные вопросы, я же взяла за правило на все отвечать.

— Раньше, если ребенок рождался до брака, родители при венчании ставили его рядом, и он считался законным. Обе дочери Петра Первого были привенчаны. А где ты слышала это слово?

Я спросила просто так, но ответ лишил меня покоя на долгое время.

— Мы с девчонками после школы пошли к гастроному за мороженым, и там какая-то бабушка показала на нас другой и сказала: «Вишь, девочка-то привенчанная». Только не знаю про кого. Нас много было.

Прошло еще три года, и Лялька, прямо с порога. спросила, глядя на нас с Сережей:

— Правда, что папа мне не родной?

А потом, после разговора с Сережей, она пробежала мимо меня с залитым слезами лицом, слепо ударилась о дверь и выбежала из квартиры.

Я помню ее потерянное, помертвевшее лицо, помню, как раскачивалась дверь, как я бежала за ней, потом ехала на электричке, сидела на крылечке, моля Бога оставить мне дочку.

Она вышла из дома и упала мне на руки, и долгие годы мы не говорили ни о чем и были близки, как только могут быть близки мать и дочь.

А потом, в пылу ссоры, не помня себя. Лялька выкрикнула:

— Если бы ты была мне родной матерью…

И осеклась, испугавшись…

* * *

Наша машина уже давно ехала по Москве.

Я достала косметичку и привела в порядок лицо.

Мне казалось, я ни о чем таком не думаю, просто перед внутренним взором стояли синие глаза в щеточках черных ресниц. Серьезные и доверчивые. Чьи? Костины? Но какого Кости? И сладкий лепет: «Мама».

* * *

Случилось так, что Лялька осталась моим единственным ребенком.

Сережа не хотел других детей. Может, боялся, что буду меньше любить Ляльку. Он очень тщательно предохранялся, но, когда Ляльке было пять лет, я все-таки забеременела.

Мы с дочкой были счастливы. Ждали. Иногда мечтали о девочке, иногда о мальчике. Придумывали имена.

Я была на четвертом месяце, когда Лялька принесла из детского сада краснуху и заразила меня.

Врачи настаивали на аборте, пугали, что ребенок родится слепым идиотом. Сережа присоединился к ним:

— Как ты будешь жить, видя его муки?

Я согласилась. Пережила весь физический и душевный кошмар. Операция прошла неудачно, после нее я не чувствовала себя здоровой ни одного дня в течение двадцати лет.

Больше я не беременела. Странно, когда угроза беременности миновала, наша постельная жизнь иссякла.

Постаревший Сережа, выпивая с друзьями на кухне, слезливо жаловался:

— Знали бы вы, что такое прожить жизнь с женщиной, не способной стать матерью.

Но я не чувствовала себя несчастной. У меня была моя дочка. Она мне всегда очень нравилась. Я любила ее и знала, что она любит меня и предпочитает всем другим людям на белом свете.

И Сережу я любила. Он был хорошим мужем.

Заботливым и надежным. Меня устраивало в нем все, даже то, что он не слишком ласков и любящ.

Я любила Сережу за тот подарок, который он сделал мне, — за мою дочку.

* * *

Юра по-прежнему молчал. Позже, когда я буду вспоминать эту поездку, мне покажется что-то необычное в его молчании. Я вспомню, как, глядя сзади в его спину, обратила внимание, что он чаще обычного передергивает плечами и гнет вперед шею, словно от внутреннего беспокойства.

Потом он откроет мне дверцу машины, и я увижу огонек тревоги в его глазах. А может быть, все это я просто напридумывала, копаясь в воспоминаниях, пытаясь что-то понять, вернуть?