И весь ее джаз… - Иосиф Гольман (2013)

В положительной части было также несколько аргументов.

До сих пор помню, как толстый Амиров папанька, стоя на солнце на каком-то грязном конспиративном пустыре, отдышливо их перечислял. В колонии у меня всегда будет грев. Я получу там аттестат о среднем образовании, чего никогда не добьюсь на свободе. По выходу — солидная сумма денег. И главное — сразу отдельная квартира для нас с мамой. Маленькая, но отдельная. Еще на зону уехать не успею.

Кстати, сидеть предстояло недолго. Я ведь не убил турка, а лишь нанес ему тяжкие телесные повреждения, впоследствии приведшие к смерти. И то, адвокат будет капать на врачей — больной пришел к ним своими ногами, а уехал в цинковом гробу.

Диву даюсь, каким тогда я был дебилом.

Схавал даже насчет астраханской колонии.

Есть у нас такая, чуть не в центре города. Для опасных преступников, между прочим. Так и здесь он вывернул, что я буду под боком и — как сыр в масле.

Насчет «под боком» — он правду сказал. Под их приглядом я не мог ляпнуть ничего лишнего, если бы вдруг захотел разорвать контракт.

Вот так я ушел на зону уже по взросляку.

Нельзя сказать, чтобы меня во всем обманули.

Жрал я все годы отменно — для зоны, разумеется. Мама квартиру получила, на окраине, чуть не в степи. Но — получила.

Даже деньги выдали обещанные, как откинулся. Правда, тянули эти деньги уже совсем не намного. Никак не на восемь отнятых у меня лет жизни.

Поначалу я не слишком обиделся.

Конечно, на зону ушел за чужой грех. Но положа руку на сердце, своих, не отсиженных, тоже было немало. Не жмуров, но все же.

Кроме того, меня встречали тепло, хорошо.

Пусть не у ворот — я все понимал — Полей делал карьеру уже в Москве, Амир срастался с властью в родном городе: его отец не пережил жары и собственного веса, но успел передать дела любимому сыночку.

По возвращении мы собирались втроем, ездили в сауну с отменными девками. После отдыха выдавали мне подъемные и устраивали на работу.

Правда — не токарем и не слесарем.

Впрочем, я отдавал себе отчет в том, что токарем или слесарем работать не захочу.

Друзья детства с годами матерели, Леха пробился в депутаты и крышевал Амира. Амир же крутил Лехино бабло, успешно его приумножая. Я даже начал подозревать, что Амир, реально поднявшись, уже кое в чем прикрывал Леху. Плюс — финансирование и ведение операций, куда Лехин статус вообще не позволял соваться.

Короче, они друг другу были нужны. По крайней мере, до недавнего времени, когда между ними пробежала черная кошка. А я был нужен обоим, пусть и негласно.

Не то чтобы меня все устраивало. Но я не видел вариантов смены жизни. И недовольство начало копиться с относительно недавних пор.

А до того — все было ништяк. Я даже не держал зла за фокусы с тюрьмой. В конце концов, не они меня сделали таким, какой я есть. Я таким родился. Нам на зоне некрасивая, но умная женщина-психолог много чего рассказывала про генетику. Ни Полей, ни Булат к моей генетике отношения не имели.

И убью я их вовсе не за свою неудавшуюся жизнь.

Я убью их совсем за другое.

Один посмел назвать меня ублюдком.

Второй не посмел, но тоже так думает.

Надо признать, у них есть основания так думать. Особенно если сравнить их жизнь с моей.

Но смерть очень хорошо уравнивает перспективы, что для бродяги, что для депутата с миллиардером.

Итак, свобода у меня есть — тьфу-тьфу! Братство, как мне казалось, было. А равенство — даст бог, будет. Если я не накосячу по дороге. И если мой милицейский братан Джама не найдет меня раньше, чем я закончу свои земные дела.

Все это время я просидел на лавочке, внизу, на станции метро «Партизанская». Так долго рассуждал, что аж ноги затекли. Я пошевелил икрами, покачал, вытянув ноги, вверх-вниз стопами — раз двадцать: внезапная слабость нижних конечностей тоже могла спутать мои планы.

И вернулся к собственным мыслям.