И весь ее джаз… - Иосиф Гольман (2013)

Чтобы скрасить ожидание для дорогой гостьи, профессор пригласил ее выпить по бокальчику сухого вина — его на судно поставила тезка Костроминой, подруга Марии Ежковой, Веруня Евлагина. Они с Береславским сразу нашли общий язык и стали дружить, перемежая дружбу с кросс-промоушн — Веруня уже нашла среди его гостей истинных — и финансово обеспеченных при этом — ценителей своего продукта.

Вино было отменным, с юга Сицилии, правильного 2005 года.

За этим расслабляющим занятием Костромина попыталась мягко объяснить симпатичному ей профессору, что наличие даже самых обширных связей не может быть единственной причиной для организации выставки в их галерее. Он выслушал Верочку внимательнейшим образом, сказав лишь, что вот сейчас придет Наташка — и все встанет на свои места.

Забавно, но так оно и случилось.

Первые же холсты приковали к себе внимание Костроминой.

Несомненно, это была фигуративная живопись. И столь же несомненно — это было видение именно Оглоблина, а не фотоаппарата или кого-либо из знаменитых художников, которым подражают все, кому не лень.

Конечно, «насмотренность» автора чувствовалась. Его знание истории мировой культуры — тоже. Однако Вадим сумел почти сразу отойти от прямого подражательства, выработав свой и только свой стиль.

Одна из работ называлась «Наполеон при Ватерлоо». Там некий смешной маленький персонаж, в шляпе, похожей на треуголку, но сам подозрительно напоминающий печального Пьеро, кувыркался по всей поверхности огромного, метр на метр двадцать, полотна. То есть Пьеро-Бонапартов изображено было довольно много. Светлый зелено-серый фон картины не был ярким, но очень вкусно подчеркивал смысл картины.

Какой смысл?

Практически все зрители соглашались, что — важный. А вот какой именно — от смешного до трагического, — каждый решал для себя сам.

Вторая картина, под названием «Дождливый город», имела еще менее понятное с первого взгляда содержание. Тоже большая, она действительно вмещала в себя темный дождливый город. А еще там было освещенное окно. А может — картина в картине, потому что с нее сползали вниз то ли капли дождя, то ли капли краски. И в этом окне были двое — традиционные для Оглоблина персонажи. Он и она. Вроде бы счастливые. Но вокруг — темный дождливый город.

— Это уже ближе, — пробормотала Костромина.

— Может, на графику его взглянете? — спросил Береславский.

— А у него есть графика? — обрадовалась она. Верочка обожала графику даже больше, чем живопись.

— Вообще-то у него все графика, — убежденно заявил профессор. — Просто иногда она выполнена маслом.

Костромина не стала спорить, хотя в чем-то согласилась с галеристом: по крайней мере, красочный слой на полотнах был таким тонким, что в техническом смысле походил на акварель.

Кстати, Береславский, когда поближе познакомился с художником, задал ему вопрос про эту его особенность. Мол, почему так тонко пишешь? На что художник ответил слегка неожиданно: потому что краски дорого стоили. Теперь краски ему ничего не стоят, все материалы покупает промоутер. Однако живописная манера, заложенная в первые годы работы, по всей видимости, сохранится у Вадима на всю жизнь.

Посмотрев графику, сложенную в большие портфолио с прозрачными файлами и черными подложками, Верочка полностью поправила свой душевный настрой. Здесь явно было что показывать. А работа с опытным промоутером могла и ей профессионально оказаться полезной. Она для памяти пощелкала фотоаппаратом в мобильнике — копии хорошего качества Наталья обещала переслать по электронке. Еще раз осмотрела холсты и, попрощавшись, покинула постепенно наполнявшийся кораблик.

Ефим проводил ее до пристани.

Там по-прежнему оставалось много народу — погода была отличной, первый солнечный день после недели холодных дождей.