— Даже так? Так вот, дорогой отец. Я очень против публикации твоей книги. Я не такая сильная, как ты обо мне думаешь. И мне нужен надежный тыл, прикрытие в виде фамилии. Как всякому живому существу. Это мертвым не о чем беспокоиться.

Злата запомнила слово «мертвым». Отец решил посоветоваться с братом. Она поняла — только мертвым не о чем беспокоиться.

Она и раньше знала — убить человека просто. Главное — правильно выполнить предподготовку, соблюсти технические условия убийства — например, заранее или моментально вычислить удобный момент. Убить легко, потому что в предподготовительный период, если преступление заранее планируется, чувства «отдыхают» — работает мозг. Человек понимает, что он убивает, но он еще не в состоянии прочувствовать тяжесть своего греха. Поэтому он и не заглядывает в будущее.

Злате крупно повезло: она и спланировала и совершила убийство Артема Басманова в одну минуту — по вдохновению. Оттого, хоть и получилось все «сыровато» — особенно когда она ползла по траве, услышав, что дядя приехал, да уткнулась в ноги Сережи-дровосека, — но чувствовалась, чувствовалась рука будущего мастера режиссуры. Спланировала Злата, как убить Артема Басманова, моментально, как только увидела отца, отдыхающего на лоне березовой рощи, как только поняла, что Леночка укладывает спать Гришу на другой стороне дома, в окна которой Артема Сергеевича не видно, как только осознала — через двадцать минут приедет дядя и со Златой Басмановой будет покончено раз и навсегда. Василий Сергеевич! Нашел Артем Сергеевич, с кем посоветоваться. Да Басманов-Маковский тот еще хранитель древнего русского рода. Да он в туалет не пойдет, не посоветовавшись с портретами предков. Чистота крови для него — все равно что икона Казанской божьей матери для православных. А тут, господи боже мой, какая-то девочка Злата. Какая-то она — ненастоящая. Самозванка, выходит. Получается, Лжедмитрий. Царь-то ненастоящий!

— Я чувствовал, — скажет Басманов-Маковский Артему, прижав волосатую руку к рубахе. — Вот режь меня на куски, если вру, но я давно замечал — не так она дышит, как мы. Нет в ней чего-то неуловимо басмановского, исключительно нашего, эдакого!

Дядю резать на куски не пришлось. Пришлось зарубить отца.

Поэтому, только поэтому и молчит красный партизан, старик, не раскрывший рецепт верескового меда, Басманов-Маковский. Догадывается о Златиных проделках, может, и кулон с золотым Львом нашел в луже крови, в том месте сада, где обнаружил убитого брата, да никому его не показывает, не говорит, что он — Златы, его родной племянницы.

— Лиссен ту май ха-а-ат, — от полноты жизни внезапно запела Злата.

Оттого, что все плохое и страшное позади, оттого, что фильм снят, оттого, что она едет в Канны, в Париж, в Венецию. Оттого, что весь мир ее узнает. Ее, Злату Басманову, узнает как Злату Басманову.

— Лиссон ту май ха-а-ат, — заорала она, раскинув руки, как летающий динозавр, потомки которого стали прекрасными птицами — лебедями, фламинго, колибри.

«Ну и что, ну и что, ну и что? — ответила Злата невидимому дядюшке. — Твои предки, Басманов-Маковский, опричниками были, людям головы рубили по приказу Ивана Грозного, а ты теперь ими гордишься, носовые платки с фамильным гербом и вензелями на Ивановской текстильной фабрике заказываешь. Так что это — спорный вопрос, кто кому честь оказал. Отец, воспитавший меня как дочь, или я, простолюдинка, которая будет прославлять свою — вы слышите, Басманов-Маковский, — свою и вашу, конечно, фамилию и дальше».

«Завтра кончится кошмар, неизвестность», — подумала Злата и села в мексиканское кресло отца.

Оно показалось ей тесным, неудобным, жестким. Она выросла из него — это и ежу понятно. Во Франции она купит новое: в антикварной лавке на тихой улочке. Приволокет его в этот дом, в свой дом, а старое как-нибудь случайно испортит и выкинет. И тогда уж никто и ничто не напомнит ей сегодняшний день, последний день перед французским триумфом.