Бабочка на огонь - Елена Аверьянова (2005)

Вроде бы все на своих местах — и пожарная каланча, и собор на Волге, и старое здание суда, в котором одна стена, да стоит, и серый камень чиновьичих палат — теперь они называются мэрия — с места не сдвинулся. Впрочем, что такое двадцать лет для города? Не века. В отличие от человеческой жизни. От жизни женщины, для которой так много прошедших лет — катастрофа.

Въехав в город детства на полосатом, как жизнь, автобусе, Груня Лемур поняла это, и стало ей стыдно, что вот она, такая старая, вместо того чтобы детей, да где там, внуков нянчить, начнет завтра кривляться на сцене, как малолетка на «Утильке».

«Надо же, помню, — грустно улыбнулась Груня. — Так называлась танцплощадка моей юности, на которой парни и девчонки влюблялись, дрались: парни из-за девчонок, девчонки из-за парней, пили водку и пиво, обсуждали, кто во что одет, ко времени закрытия площадки начинали танцевать».

Была там такая девушка. Она всем говорила: «Че уставилась? Щас в глаз дам!», если кто на нее посмотрит. Был парень — блондин, всегда пьяный, но многим девчонкам он нравился, потому что был симпатичный, с родинкой на щеке. Обладатель голубых джинсов чаще всего оказывался приезжим. Из динамиков орали: «Бони эм», «Абба», Алла Пугачева и «У беды глаза зеленые». Не ходившего на «Утильку» молодого горожанина остальные молодые горожане презирали за отсталость.

Вздохнув, Груня вернулась в сегодняшний день. Где-то, в районе бывшей «Утильки», ей придется завтра вечером выступать, сотрясать телесами, как требовал от всех певиц и певцов плохой человек, московский продюсер, сам из Запорожья, Борис Чалый.

— Потрясите зрителя, ребятки, — умолял он, кричал на плохо двигающихся по сцене подростков с замазанными прыщами.

Те, видимо, не понимали, что это от них требуется, и тогда Чалый объяснял им на конкретном языке, показывал туда и сюда:

— Потрясите телесами.

— А-а-а, — радостно кивали головами с нарощенными волосами подростки. — Так бы сразу и сказали, дядя Боря.

Груня Лемур, в свое время окончившая с отличием музыкальную школу по классу фортепиано и почти с отличием десятилетку, в начале своей певческой карьеры никак не могла понять, еще недоумевала, что такой человек, как Борис Чалый, делает на эстраде. Ей казалось, что запорожский казак просто ошибся адресом, приехав в Москву, начав заниматься музыкой. Потом она поняла, что именно такие люди — эксгибиционисты несчастные, и нужны сцене. Люди, которые не смущаются. Не талантливые, не одаренные и даже не профессионалы, а другие, чем-то похожие на собачку, которую выводят пописать во двор. И она устраивается поудобнее, делает то, что ей надо, не обращая внимания на прохожих и детей. Потому что собачка — это животное, а животным, в силу их дикой природы, не дано понять, зачем людям стыд.

Себя Груня не оправдывала. Она не год и не два на эстраде, и даже не десять лет, а это говорит о многом: о том, что все ее в жизни устраивает, что ей легко и беззаботно живется. Сладко — как в мечтах многих девочек из Любимска. Гордо — только для Груни Лемур, бывшей Ани Григорьевой, сладкие мечты стали явью, конфетой во рту. Не подавиться бы.

Завтра певица продемонстрирует себя и свои телеса достопочтенной публике, гражданам и гражданкам Любимска: некоторых из них она, возможно, узнает в лицо. А если они узнают ее? Интересный вопрос. Страшный. Вот и сидит сейчас Груня в автобусе, оттягивая совершенно ненужный ей момент встречи с родиной, из московского автобуса на землю сойти не хочет.

«Бежит возбужденный от злости Сашок», — отстраненно думает Груня и смотрит на продюсера, который нелепо шевелится за окном автобуса, напротив нее, как гигантский осьминог — машет руками, двигает ртом (кричит что-то), замолчал, прилип носом к стеклу, разглядывает Груню, сейчас схватит.

«Поживу еще немножко здесь», — думает Груня и спокойно закуривает.