Без жалости - Лоис Гилберт (2004)

Бабушка перевела дух, а когда заговорила снова, голос у нее дрожал.

— Стояло лето, всюду бурлила жизнь, а в ветвях дерева пела свою песенку малиновка. Эти звуки были такими чарующими и одновременно такими печальными, что я не выдержала и расплакалась. Эдвард, желая успокоить, обнял меня… А потом произошло то, чего я до сих пор не могу себе простить. То ли от жалости к себе, то ли от одиночества, то ли по той причине, что объятия Эдварда особенно остро напомнили мне о потере мужа, но я обхватила лицо Эдварда руками и поцеловала его в губы.

Лицо Райана болезненно сморщилось, а все мое тело стало сотрясаться от противной мелкой дрожи. Бабушка, глядя прямо перед собой, продолжала говорить:

— В нас обоих оказалось столько нерастраченных сил и скрытых желаний, что мы, раз поцеловавшись, уже не могли остановиться.

Я замерла, отказываясь верить услышанному.

— Нет, — прошептала я едва слышно, чувствуя, что еще немного — и я потеряю сознание.

Бабушка сверкнула глазами.

— Я была тогда не в себе — как ты не понимаешь? — сухо сказала она.

— Стало быть, ты с ним трахнулась? — высоким, срывающимся голосом произнесла я и залилась истерическим смехом.

Бабушка отвела взгляд и обиженно сжала губы. Немного успокоившись, она заговорила прежним — ровным и спокойным — голосом:

— Мне не хочется вдаваться в детали. Я просто пытаюсь объяснить, как все это произошло.

— Но как ты могла так поступить? — спросила я. — Это же было предательством по отношению к твоей дочери!

Бабушка замолчала и стала смотреть на затухавший огонь в камине.

— Заканчивай свой рассказ, раз уж ты его начала, — прошептал Райан.

Прошла минута, потом бабушка откашлялась и продолжила свое повествование:

— Я знала, что совершаю нечто совершенно непозволительное. Я знала, что это ужасная ошибка, но остановиться не могла. А Эдвард и не хотел останавливаться. — Бабушка покривила рот в горькой улыбке. — Моему зятю это понравилось.

— Ты сказала дочери, что спишь с ее мужем? — спросила я.

— Конечно же, нет, — бросила бабушка.

— А Эдвард? Он ей об этом сказал?

Глаза у бабушки потемнели, а зрачки расширились — казалось, она впала в состояние транса. Думаю, впрочем, что она просто собиралась с мыслями, поскольку через несколько минут она, тряхнув головой, заговорила снова:

— После этой прогулки по лесу я дала себе клятву сохранить свой грех в тайне и сделать все, что в моих силах, чтобы побыстрее поставить Каролину на ноги. С Эдвардом же случилось другое. После того как мы нарушили табу, в него словно вселился дьявол. Он совершенно переменился и при малейшем удобном случае пытался напомнить о том, что между нами было. Это несказанно его возбуждало. Стоило мне зайти на конюшню, чтобы задать корм лошадям, как он тут же входил за мной следом и начинал приставать. Он так и норовил залезть под юбку, не беря при этом в расчет, нравится мне это или нет. «Отдайся мне», — требовал он, как будто я была его собственностью, его рабой.

Демон, скрывавшийся в его душе, очнулся от сна, и вернуть его в прежнее состояние анабиоза уже не представлялось возможным, как нельзя было изменить того, что случилось, и снова вернуться в незамутненное, безгрешное прошлое. Куда бы я ни шла — в птичник ли, чтобы собрать яйца, в сад ли, чтобы подвязать фруктовые деревья, Эдвард всегда оказывался у меня за спиной и шептал мне на ухо: «Отдайся мне, Эмили, отдайся мне». Жизнь моя превратилась в ад, и я была глубоко несчастна. Что самое интересное, Эдвард об этом знал, но своих домогательств не прекращал. Ему нравилось длить мои мучения.

Глаза у бабушки загорелись и сверкали в полутьме комнаты, как два голубых карбункула.