Без жалости - Лоис Гилберт (2004)

На черном небе, как крохотные кусочки льда, игольчато засверкали звезды. Это был хороший знак, означавший, что буран подходит к концу. Когда же на небе появился желтый диск луны, ветер, словно испугавшись лунного света, заунывно взвыл, после чего в скором времени изменил направление и погнал снеговые тучи на восток.

Распахнулась дверь, и в кухню вошел Ноа. Я так обрадовалась ему, что решила на время забыть о тех подозрениях, которые у меня имелись на его счет. Между тем внутренний голос вещал мне, что я совсем не знаю Ноа и еще меньше знаю о том, каким ветром его занесло в нашу глушь. Разве что с его слов…

«Потом разберемся, — думала я. — Главное, он сдержал слово. Обещал прийти, чтобы меня проведать, — и пришел».

Когда Ноа увидел меня, его лицо расплылось в улыбке. Он подошел и стиснул меня в объятиях. Его щека была холодна и чуть кололась. За те пять часов, что мы не виделись, у него уже выросла щетина.

От Ноа привычно пахло седельной кожей и лошадьми, и этот запах, как и его объятия, успокаивал меня и вселял в душу покой и уверенность. Я была как дерево, отдыхавшее после бури, которая клонила его к земле и пыталась сломать.

— Неужели все спят? — шепотом спросил меня Ноа, ткнув пальцем в сторону опустевшей гостиной.

Этого я не знала. Знала только, что все разошлись по своим комнатам. С тех пор как у нас поселился Винсент, мои домочадцы уже не засиживались внизу и общих разговоров не вели.

— Надеюсь, — прошептала я ему на ухо. — Где ты был?

— На конюшне. Пока у вас гостит этот тип, я предпочитаю водить компанию с лошадьми. Кстати, Винсент поднялся к себе в комнату?

— Все уже разошлись и легли. Довольно рано по нашим меркам.

— Ну и хорошо, — сказал Ноа. — Главное, ты не заснула. Как ты себя чувствуешь? Как твоя скула?

Вместо ответа я его поцеловала. Губы у него были холодные, но я отогрела их поцелуями. Потом я отодвинулась и спросила:

— Ты можешь немного побыть со мной?

— Ничего лучшего я и желать не могу.

— Позволь мне в таком случае взять твое пальто.

Я стянула с его плеч дубленку и повесила на крюк рядом с дверью. Когда я снова повернулась к нему, то неожиданно рассмеялась. Просто так, без какой-либо особой причины — как говорится, от полноты чувств: уж очень я была рада видеть его на нашей кухне.

Ноа обхватил меня за плечи, и мы сомкнутым строем проследовали в гостиную, где плюхнулись на стоящий перед камином диванчик.

— Винсент сегодня во второй половине дня был на конюшне, — сказал Ноа, прижавшись щекой к моей.

— Я знаю. Он странный, да?

— По-моему, он просто псих.

— Бабушка уверена, что убийца — он.

— Между прочим, она тоже была на конюшне. Винсент несколько раз пытался с ней заговорить, но она все больше отделывалась молчанием. Потом она ушла, а Винсент подошел ко мне и попытался ущипнуть за задницу.

Я расхохоталась.

— Он в своем репертуаре!

— Когда же я ему сказал, чтобы он не смел меня хватать, и показал ему кулак, он оставил меня в покое и стал расхаживать по конюшне, взволнованно повествуя о жизни твоего семейства.

— Я видела его на кухне — еще до того, как он отправился на конюшню. Так вот, должна тебе сказать, что он тогда находился под кайфом.

— И на чем же он сидит?

— На кокаине.

— Откуда ты знаешь?

— Я же все-таки врач. У него зрачки были с булавочную головку.

— Извини. Как-то упустил из виду, что ты разбираешься в таких вещах.

— Я основываюсь не только на своих наблюдениях: у него в комнате кокаин.

— Господи, Бретт. Вам всем надо быть осторожнее — это же настоящий маньяк.

— С чего ты взял? Чего такого он тебе наговорил?

Ноа покачал головой.