— Дитя мое, — ответил он удивительно твердым голосом и протянул вперед тонкую белую руку с множеством голубых прожилок.

— Я привела мадемуазель Лосон, — продолжала Женевьева. — Она приехала из Англии, чтобы привести в порядок папины картины.

Его глаза пытливо посмотрели на меня.

— Мадемуазель Лосон, извините, что не встаю. Мне это удается лишь изредка, да и то с помощью слуг. Я рад, что вы пришли с моей внучкой. Женевьева, принеси стул мадемуазель Лосон… и себе.

— Хорошо, дедушка.

Мы сели. Он любезно расспросил меня о работе, а затем сказал, что Женевьева должна показать мне его коллекцию — возможно, некоторые картины нуждаются в реставрации. Мысль о перспективе поселиться в этом доме повергла меня в уныние. Со всеми своими загадками замок все-таки был живым местом. Именно живым! А этот дом похож на жилище мертвеца.

Старик обращался к Женевьеве не часто, но я заметила, что он все время за ней наблюдает. Меня даже удивило, с каким напряженным вниманием он следил за ней, и я подумала, что он за нее волнуется. Почему она считает, что ее никто не любит (а это, как мне казалось, было главной причиной ее плохого поведения), когда дед в ней души не чает?

Он интересовался, чем она занимается, что проходит с учителями. О мадемуазель Дюбуа он говорил так, будто хорошо ее знал, хотя из слов Женевьевы я заключила, что они никогда не встречались. С Нуну он, конечно, был хорошо знаком: раньше она жила в его доме, и он отзывался о ней, как о старом друге.

— Как поживает наша Нуну, Женевьева? Надеюсь, ты ее не обижаешь? Она — добрая душа, хотя и простоватая. Нуну любит тебя, не забывай об этом.

— Хорошо, дедушка.

— Надеюсь, ты с ней не ссоришься?

— Не часто, дедушка.

— Но бывает? — Обеспокоенный, он насторожился.

— Ну, совсем немножко. Я просто говорю: «Ты глупая старуха».

— Это нехорошо. Ты после молишься о прощении?

— Да, дедушка.

— Бесполезно молиться, если сразу же опять грешить. Держи себя в руках, Женевьева. А если тебе захочется сделать что-нибудь дурное, вспомни о загробных муках, которые уготованы всем грешникам.

Интересно, знает ли он о безумствах своей внучки? Может быть, Нуну приходит сюда и все ему рассказывает? Известно ли ему, что девочка закрыла меня в подземелье?

Он послал за вином и за традиционными галетами. Угощенье принесла старая женщина, в которой я по рассказам узнала госпожу Лабис. Ее седые волосы закрывал белый чепец, но во всем ее облике было что-то мрачное. Она с угрюмым видом поставила вино и, не ответив на приветствие Женевьевы, сделала реверанс и вышла.

Когда мы пили вино, старик сказал:

— Я слышал, что картины должны реставрировать, но не ожидал, что это будет делать дама.

Я рассказала о смерти отца и объяснила, что выполняю его обязательства.

— Сначала возникли трудности, — поделилась я, — но теперь граф, кажется, доволен.

Старик внезапно скривил губы и вцепился пальцами в плед.

— Значит… он доволен вами.

Его голос и выражение лица изменились. Женевьева, сидевшая на краешке стула, с беспокойством смотрела на деда.

— По крайней мере, я так думаю, раз он позволил мне работать дальше.

— Надеюсь… — начал старик, но его голос звучал совсем тихо, и я не расслышала окончания фразы.

— Извините?

Он покачал головой. Упоминание о графе его явно расстроило. Похоже, есть еще один человек, ненавидящий Его Светлость. Почему? За что?

Разговор не клеился, и Женевьева попросила разрешения показать мне сад. Мы вышли из гостиной, прошли по коридорам, потом по каменному полу кухни, через которую девочка вывела меня из дома.

— Дедушка рад тебя видеть, — сказала я. — Думаю, он хочет, чтобы ты почаще навещала его.

— Он не замечает, как идет время. Он все забывает. Дедушка очень старый, раньше он не был таким… до удара. У него бывают провалы памяти.

— Папа знает, что ты к нему ходишь?