Слабая женщина - Наташа Колесникова (2004)

— Да, Кирилл Васильевич, но, к сожалению, я делаю то, что обязан делать. Оглашаю волю покойного.

— Это завещание тоже было послано факсом?

— Нет, оно составлено третьего августа текущего года при моем полном участии.

Третьего августа! До отъезда босса на Акулий остров. Волченков судорожно соображал и… ничего не мог понять. Выходит, босс знал о том, что Орехов играет против него? Специально устроил эту поездку? А почему он оставил на хозяйстве эту девчонку? Бабки ей дал — понятно, теперь — она босс. Но почему? И самое главное, он знал, что после его смерти произойдет?! Но это просто фантастика! Ну, босс!.. Провидец, да и только! Знал, что сделает он, — это понятно, сделает, если так желает босс. Но поведение Орехова, все эти дела на даче Романчука? Знал? Потому так просто отсрочил его платежи? После его гибели кого первым делом прижмет Орехов? Понятно — Романчука, и есть для этого повод. А что сделает он, оставленный при должности? Понятно что. Ну, босс!.. И завещание составил до отъезда на Акулий остров. Это понятно — если его опасения подтвердятся (а они подтвердились), оно в силе, если нет, завещание без проблем можно переделать после возвращения в Москву.

Ира беспомощно хлопала ресницами, совершенно не понимая, что тут происходит.

— Этот пункт завещания не соответствует закону, — решительно сказал Орехов. — Он противоречит нашему договору, заверенному вами, по которому независимо ни от чего половина акций Богданова — мои.

— Я только огласил официальный текст, — развел руками Буркин. — Все остальное должен решить суд.

— И решит! В тексте, который вы же и заверили, четко сказано — независимо ни от каких иных причин!

Волченков понял, что настало время его действий. До сих пор он надеялся прижать нового босса и заставить его делать то, что выгодно было ему, Волченкову, а именно — оставить на должности. И девчонку тоже. Но теперь все стало намного серьезнее. Теперь разговор шел о владении фирмой. Еще не шел…

— Я подаю заявление в суд, а вас, друзья мои, миллионеры хреновы, попрошу больше не появляться в офисе фирмы. Вы уволены, — уверенно сказал Орехов.

— Не спешите, Кирилл Васильевич, — подал голос Волченков. — Выйдем поговорим.

— Не о чем нам говорить!

— Есть о чем. О даче Романчука, например. Давайте все же выйдем. Если вы настоящий мужик, а не такой, как о вас говорят не только в офисе.

Вот он что запел! И ведь по делу, дачу Романчука упомянул! Ну ладно, что он скажет по этому поводу?

— Хорошо, выйдем, — сказал Орехов.

В пустынном коридоре Волченков достал из кармана куртки видеокамеру, откинул жидкокристаллический экран. Цветной, но эта запись была черно-белой. На экране возник интерьер гостиной Романчука. Так вот он какой, вполне убогий, подумал Орехов. А он-то считал, что известная критикесса Лана Романчук живет припеваючи. Оказалось — не очень.

«— Ну, значит, такие дела, козел, — сказал здоровенный парень на экране. — Гони бабки, которые должен Орехову.

— Ка…какие бабки? — пробормотал незнакомый мужик, высокий блондин, но совсем не Романчук.

— За лекарства, которые взял и не расплатился!

— Вы, наверное, к Романчуку? — сказал мужик. — Ребята, я вам сейчас все объясню…

— Мы решим дело по-хорошему или будем придуряться?! — заорал парень. — Тебе что непонятно, козел?! Орехову нужны бабки, ты обещал их вернуть сегодня, в одиннадцать. Орехов послал меня. Бабки — и я ухожу».

— Вам все ясно, Кирилл Васильич? — спросил Волченков.

— Это еще ничего не значит, — не совсем уверенно сказал Орехов.

— А вот это?

Волченков достал из другого кармана диктофон, включил на воспроизведение. Орехов побледнел, слушая сбивчивый рассказ Баранова о том, как он по приказу Орехова нанял бандитов для налета на дачу Романчука. И этот предал его, козел!

— Ну и что? — спросил Орехов.