Наследие - Кэтрин Уэбб (2016)

Кожа на старом чемодане так пересохла, что, когда я провожу по ней пальцами, она кажется похожей на наждак. На руках остаются частички – как песчинки. Я напрягаю зрение, пытаюсь рассмотреть, что там внутри. Подтягиваю чемодан к ближайшему окну. На покрытом пылью полу остается его призрак, и я невольно задаюсь вопросом: когда его в последний раз сдвигали с места? Внутри стопки бумаг, коробки, какой-то ветхий несессер, несколько таинственных предметов, завернутых в пожелтевшие газеты, кожаный бювар для писем. Совсем не густо, если это все личные вещи Кэролайн. Не так уж много для человека, прожившего больше ста лет. А с другой стороны, наверное, такие старые дома не располагают к самовыражению. В них уже все есть. Люди приходят, живут, уходят, а обстановка и предметы не меняются.

Я с жадностью перебираю бумаги. Приглашения на различные торжества; инструкция, как вести себя при воздушной тревоге; телеграмма от королевы по случаю столетней годовщины Кэролайн; рецепты на лекарства, написанные, как водится, нечитаемым докторским почерком, я не могу разобрать ни слова. Один за другим разворачиваю газетные свертки. Золотистая пудреница для компакт-пудры и такой же футляр для губной помады; изящный черепаховый веер, такой хрупкий, что я боюсь к нему прикасаться; серебряный туалетный прибор с перламутром и атласными кистями, зеркальце треснуло ровно посередине; необычное костяное кольцо, отполированное и гладкое, как шелк, с подвешенным к нему серебряным колокольчиком, который неожиданно звякает, заставив меня на миг оцепенеть. Мне интересно, почему именно эти предметы выбрала и уложила сюда Кэролайн, что связано с ними, почему Мередит не тронула их, не продала, как многие другие дорогие вещицы. Довольно скоро я обнаруживаю причину. Все они помечены, на них гравировка, ее инициалы: «КК» с росчерками и завитушками выгравировано на металле. Я кручу в пальцах костяное кольцо, ищу такую же метку. Надпись я обнаруживаю на ободке потускневшего от времени колокольчика. Мелкие буквы почти стерлись, мне приходится долго вглядываться. Прекрасному сыну, гласит надпись.

Я снова заворачиваю вещицы в газету, укладываю в чемодан. Не понимаю пока, как с ними поступить. Теоретически они принадлежат теперь Бет и мне, но на самом деле, конечно, это не так. Не принадлежали эти вещи и Мередит, потому-то она и хранила их здесь, на чердаке. Несессер – у него широкий откидной верх – пуст. Когда-то внутри был розовый шелк, но теперь от подкладки остались лишь выцветшие клочки. Откладываю его и берусь за бювар, раздутый настолько, что завязки едва сходятся. Внутри письма, многие до сих пор в конвертах. Белые конвертики, намного меньше привычных современных. Я бегло просматриваю их, замечаю, что почти все надписаны одной рукой: черные чернила, убористый косой почерк. Пожалуй, чуть слишком наклонный, чтобы его можно было назвать изящным. Я бережно открываю один конверт и сразу гляжу в конец письма. Большинство писем от Мередит, на них штамп графства Суррей.

Сердце странно екает, когда я возвращаюсь к началу письма и начинаю читать.

28 апреля 1931 года

Милая мамочка!