Наследие - Кэтрин Уэбб (2016)

– А… ну хорошо. Хотя, знаешь, лучше по всем вопросам семейной истории обращаться к Мэри. Она тогда так подробно во всем этом копалась…

– Это правда. Ну ладно, пойду-ка я займусь разборкой. Скоро увидимся.

Я не могу звонить тете Мэри – матери Генри. Не могу говорить с ней по телефону. Это невыносимо, у меня возникает странное чувство, будто воздух в легких превратился в камень. На похоронах Мередит, к своему стыду, я от нее пряталась. Я в буквальном смысле спряталась от нее за огромным букетом лилий.

Перед сном я раскладываю на коленях содержимое бювара Кэролайн и прочитываю еще несколько писем от Мередит. Самые ранние написаны из колледжа, где она училась. В них говорится о суровой классной даме и уроках хороших манер, о порядках в дортуаре, о поездках в город за покупками. Потом начинаются одинокие письма из Суррея. Перебирая их, я обнаруживаю в боковом кармашке конверт, надписанный совсем другим почерком. Бумага внутри шуршит, как сухие листья, я вынимаю ее и разворачиваю как можно осторожнее. Всего одна страничка, на которой лишь несколько строк. Буквы куда крупнее, чем у Мередит, выведены с решительным нажимом, который, как мне кажется, говорит о властности писавшего. Письмо датировано пятнадцатым марта 1905 года.

Кэролайн!

Нынче утром я получила твое письмо, и оно стало для меня полной неожиданностью. Недавнее твое замужество и деликатное положение можно лишь приветствовать. Никто не мог бы радоваться более, чем радуюсь я, когда вижу тебя наконец устроенной и сочетавшейся браком с таким достойнейшим человеком, как лорд Кэлкотт, способным дать тебе решительно все необходимое для счастливой жизни. Ты достигла высокого положения, и ставить его под удар без всякой необходимости было бы с твоей стороны проявлением крайнего безрассудства и недальновидности. Не знаю и не хочу знать, какого рода признание ты считаешь необходимым сделать, но осмеливаюсь настоятельно рекомендовать тебе приложить все усилия, чтобы все подробности прежней жизни и твоего пребывания в Америке там и остались. Вновь возвращаться теперь к этой теме было бы опрометчиво и бессмысленно. Радуйся дарованной тебе возможности начать жизнь с чистого листа, будь благодарна за благополучное избавление от последствий скоропалительного решения, и не станем более об этом вспоминать. Если же ты каким-то образом все же решишь навлечь на себя или на нашу семью позор или бесчестье, у меня не останется иного выхода, как порвать с тобой все связи, хотя подобный исход весьма опечалил бы меня.

Твоя тетя,

Б.

Слова «там и остались» подчеркнуты с такой силой, что бумага почти порвана. Напор и гнев видны в этой линии. Закончив читать страстное послание, долго сижу в тишине – и кажется, вижу тайны дома, лежащие по углам комнат, огромные, как сугробы, глубокие, как тени.

В канун Рождества приезжают наши родители, и знакомый автомобиль на подъездной дорожке кажется маленьким чудом. Подтверждением существования внешнего мира, напоминанием того, что дом и мы с Бет – часть этого мира. Я не хотела пускать с утра Эдди в лес и поговорила об этом с Бет, но он поднялся раньше нас и был таков. Только пустая тарелка в раковине на кухне, горсть кукурузных хлопьев да полстакана черносмородинового сока на столе.

– Боюсь, мы потеряли вашего внука, – ляпаю я, целуя папу и доставая из багажника пакеты.

Похоже, формулировка не самая удачная. Мама замирает.

– Что с Эдди? – лепечет она.

– У него появился друг, Гарри. Он здесь живет в лагере, точно так же, как когда-то… ладно. В общем, они все время пропадают в нашем лесу. Мы его почти не видим, – поясняет Бет. По ее голосу понятно: ситуация ее напрягает. Самую малость.

– Лагерь? Не хочешь ли ты сказать…

– Динни здесь. И его двоюродный брат Патрик, и кое-кто еще, – как о чем-то обыденном сообщаю я. Против моей воли рот расплывается в улыбке.

– Динни? Ты нас разыгрываешь? – поражена мама.