С вечера до полудня - Клэр Бреттонс (1999)

Лаская пальцем мочку ее уха, он вдруг задумался. Приходилось признать, что перед ним встала серьезнейшая проблема. Ему следовало бы ненавидеть Габриелу, свирепеть при одном взгляде на нее — из-за Эванса. Иначе получается, что он предает память друга. И он старался — Господь видит, как искренне он старался, — возненавидеть ее, но тщетно.

Правда, он ее и не любил. Любовь просто не могла вырасти на почве взаимного недоверия, недомолвок и подозрений. Тогда что же он чувствовал? Одного лишь физического влечения недостаточно для того, чтобы так глубоко поразить его сердце. Быть может, вожделение приобрело неожиданную эмоциональную окраску и потому кажется чем-то большим?

Гордон снова покосился на девушку. Длинные ноги, великолепные белокурые локоны, очаровательное личико. Он ведь всегда питал склонность к длинноногим блондинкам, особенно интеллектуальным, у которых не ветер в голове гуляет. Чем дольше он обдумывал эту мысль, тем больше убеждался: да, так оно и есть. Это всего лишь вожделение. А его переживания по поводу Эванса придали возникшему чувству особый эмоциональный оттенок — только и всего.

Машина плавно катилась по шоссе. Габриела заставила себя открыть глаза. Она по-прежнему не ощущала онемевших кистей рук и не могла даже шевельнуть ими. Застонав, она оперлась на локти и выпрямилась на сиденье.

— Привет. — Гордон включил сигнал поворота.

Была уже ночь. Мерцавшие на приборной доске огоньки отбрасывали на лицо Гордона зеленоватые отблески, но даже эта причудливая игра теней и бликов не портила его.

— Где мы?

— На пути ко мне.

Колесо попало в рытвину, машина подпрыгнула. Желудок Габриелы вдруг пронзила острая боль, и тело покрылось холодным потом.

— Останови машину.

— Не могу. Мы на мосту.

— Останови машину! Пожалуйста! — Она привалилась к окну. Холод. Головокружение. Тошнота.

Свернув на полосу безопасности, Гордон затормозил.

— Что с тобой?

— Мне плохо. — Она задыхалась. — Открой окно.

Гордон поспешно повернул ручку с ее стороны. Лязгнули металлические шарниры, дверца приоткрылась, и Габриела чуть не вывалилась наружу. В лицо ей ударил свежий воздух.

— О Боже, Боже! — простонала она.

Желудок ее сжался. Она едва успела высунуться и опереться о раскрытую дверцу, как у нее началась неукротимая рвота.

— Ну как, отпустило? — спросил Гордон, когда приступ кончился.

Она еще не могла отдышаться, в голове у нее по-прежнему плавал туман.

— Вот, глотни. — Он поднес к ее губам колпачок от термоса с травяным чаем.

Она замотала головой. Холодная жидкость только смочила ей губы. Боясь, что ее снова начнет тошнить, она попыталась отвернуться. Но Гордон крепко держал ее.

— Это тебе поможет. Ну выпей, малышка, один глоточек.

«Малышка». Сколько нежности и сострадания в его голосе! Чтобы услышать это еще раз, она согласилась бы босиком пройти по раскаленным углям. С трудом она заставила себя отпить.

— Вот умница. — Гордон погладил ее по голове.

Сзади, отразившись в зеркальце машины, сверкнуло что-то красное, и через некоторое время к ним подошел офицер полиции и постучал в окно.

— Неполадки с машиной?

— Нет, — отозвался Гордон. — Жена плохо себя чувствует.

— Она не рожает?

— Нет. По-видимому, желудочная инфекция. Габи, ты уже можешь ехать?

От одной мысли об этом к горлу ее снова подступила тошнота.

— Да.

— Отлично. — Офицер вздохнул с видимым облегчением. — Просто замечательно.

Гордон прикрыл дверцу. Габриела облокотилась ему о плечо и с огромным усилием открыла глаза.

— Ты такой славный, Гор.

В глазах его полыхнул какой-то странный огонек. Поспешно отвернувшись, он сосредоточил все свое внимание на дороге, выводя машину обратно на главную полосу.