Хейвен не планировала засыпать, однако ее усталость оказалась куда сильнее, чем она ожидала. Нараставшее эмоциональное истощение заметно сказывалось на ней, сон поглотил Хейвен буквально за несколько минут.

Проснувшись посреди ночи, она провела рукой по кровати, и, не обнаружив рядом с собой Кармина, вздохнула, поняв, что она была одна. Выбравшись из постели, она бесшумно прошла к двери, услышав приглушенную мелодию «Лунной сонаты». Хейвен нахмурилась, прислушиваясь к знакомой, печальной мелодии.

Кармин сидел в библиотеке, перебирая струны своей гитары. Благодаря тонкой полосе лунного света, льющегося через большое окно, Хейвен смогла разглядеть мрачное выражение его лица. Она позвала Кармина по имени, однако он не откликнулся, словно и вовсе не услышав ее, и продолжил наигрывать мелодию. Пройдя вперед, Хейвен собиралась вновь позвать его, однако Кармин опередил ее, тяжело вздохнув.

– Мне приснился сон.

– Снова кошмар? – спросила Хейвен, проходя к нему. Подняв голову и смотря на Хейвен, Кармин замер, перестав играть, однако она едва ли заметила это. Хейвен не могла сосредоточиться ни на чем, кроме его зеленых глаз, которые некогда пылали жизнью. Теперь же, в них не было ничего, кроме глубокой печали, лишавшей его глаза былой яркости.

Убрав гитару в сторону, Кармин вытянул ноги, приглашая Хейвен присесть. Он обнял ее, когда она устроилась у него на коленях.

– Нет, не кошмар, – ответил он. – Это был хороший сон.

– Что тебе снилось?

– Ты, – тихо сказал Кармин. – Ты написала картину – это была абстракция или что-то вроде того, не знаю – но она была настолько хороша, что они вывесили ее в музее и восхищались твоим талантом, будто бы ты была новым, блять, Пикассо, tesoro.

Хейвен рассмеялась.

– Я даже рисовать не умею, Кармин.

– Но ты могла бы научиться, – сказал он. – Тебе хочется этого?

– Может быть, но я не знаю, получилось бы у меня или нет.

– Конечно, получилось бы, – заверил ее Кармин. – Нельзя в себе сомневаться. Ты в силах добиться всего, чего пожелаешь.

– За исключением игры на рояле, – шутливо заметила Хейвен. – И на гитаре.

Кармин усмехнулся.

– Да, пожалеем чужие уши и оставим музыку мне, но всему остальному ты можешь научиться. Знаешь, пожалуй, ты можешь заниматься всем и сразу – рисунком, живописью, скульптурой. Ты можешь создавать престранные формы и говорить людям, что это совсем не то, чем кажется. Для этого нужен талант.

Хейвен улыбнулась.

– И ты считаешь, что я обладаю подобным талантом?

– Разумеется, – ответил Кармин. – Главное – начать, потому что затем уже ничто тебя не остановит.

– Спасибо, – прошептала Хейвен, пытаясь совладать с эмоциями. – Для меня много значит то, что ты веришь в меня.

– Я был бы идиотом, если бы не верил, – сказал он, целуя ее в макушку. – Знаешь, в тот раз мы так и не договорили.

– О чем?

– О твоей свободе.

Вздохнув, Хейвен еще сильнее прижалась к нему.

– О чем там еще говорить?

– Мне интересно, что означает для тебя свобода в полном смысле этого слова.

В течение последующего часа они сидели вместе перед окном в темной библиотеке, пытаясь понять мысли друг друга. Они не обсуждали испытания, выпавшие на их долю, и боль, которую они по-прежнему испытывали – напротив, они сосредоточились на том, что делало их счастливыми. Кармин расспрашивал ее про самые сокровенные желания, ему хотелось узнать, что она сделала бы, если бы, проснувшись на следующий день, осознала, что может начать с чистого листа. Что бы она сделала, если бы однажды ей представилась подобная возможность?

Она рассуждала о друзьях и семье, о доме, в котором было бы полно книг и домашних животных. Хейвен описывала свою собственную американскую мечту, составляющими которой были двое-трое детей, выкрашенный белой краской забор, барбекю по выходным с соседями и летний отпуск, проведенный в Диснейленде.