Искупление - Дж. Дархауэр (2015)

У Кармина пересохло во рту. Ему показалось, что он внезапно лишился возможности сглотнуть. Он не бывал в пиццерии Тарулло много лет, однако он отлично знал это место.

– Я редко там бываю, – продолжил Реми. – Отец не одобряет того, чем я занимаюсь, если ты понимаешь, о чем я. Хотя, черт, не бери в голову. Откуда тебе знать. Твой отец является членом организации. Тебе не приходится выносить его полные разочарования взгляды, и на тебя не смотрят так, словно ты портишь всем жизнь, занимаясь подобным.

Кармин промолчал, поскольку Реми ошибался. Он прекрасно его понимал.

– Заболтался я что-то, – сказал Реми, возясь со своими старыми золотыми часами. – Прости, чувак, больная тема. Особенно после того, что случилось с моим младшим братом.

Услышав это, Кармин почувствовал, как сильно у него заколотилось сердце. Дин Тарулло. Он практически забыл о парне со склада.

– Что с ним случилось?

– Думаю, он связался не с теми людьми. Исчез несколько месяцев назад.

– Так он пропал?

– Да, но вряд ли его когда-нибудь найдут, если ты понимаешь, о чем я, – тихо сказал Реми.

В мыслях Кармина моментально зазвучали выстрели, он вспомнил, как Коррадо избавился от парня, заставив его замолчать навсегда.

– Да, – пробормотал Кармин. – Я понимаю.

* * *

Сидя в парке на зеленой металлической скамейке, Хейвен наблюдала за кипевшей вокруг нее жизнью. Она только что покинула последний урок рисования, и ее работа лежала возле нее – рисунок был аккуратно завернут в плотную коричневую бумагу.

Хейвен была удивлена тем, как благотворно на нее повлияло рисование – две недели рисунка и живописи помогли ей несоизмеримо больше, чем три месяца ожидания и слез. Искусство помогло ей раскрыться, обнажив ее нервы. Рисунок требовал от нее технической точности, линии и детали должны были быть ровными и четкими; живопись же, в свою очередь, помогала ей расслабиться и выразить накопившиеся эмоции. Все ее работы обладали особым смыслом, однако она знала, что другие люди увидели бы в них нечто диаметрально противоположное.

Хейвен нравилась эта сторона искусства – ей казалось, будто бы в ее рисунках был заложен код, расшифровать который могла только лишь она. Занимаясь рисованием, она рассказывала свою историю, перенося на холст все детали своей тяжелой жизни, однако не все люди умели читать меж строк. Она не могла поведать свою историю миру, однако она могла ее изображать – до тех пор, пока люди не знали о том, на что они в действительности смотрели.

Посидев немного в парке и вдоволь насладившись умиротворенным весенним вечером, Хейвен взяла свои вещи и пересекла улицу. День клонился к своему завершению, а это означало, что Диа уже должна была вернуться домой из колледжа. Они планировали отпраздновать окончание двухнедельного семинара, однако Хейвен вовсе не хотелось праздновать. После того, как уроки рисования окончились, она вновь ощутила всепоглощающую пустоту.

Дойдя до дома, Хейвен зашла в подъезд. Из лифта вышел мужчина в черной бейсболке и, заметив ее, придержал дверь.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила Хейвен, улыбнувшись.

Мужчина кивнул.

– Не за что.

Зайдя в лифт, Хейвен, напевая, нажала на цифру шесть. Миновав коридор и пройдя к квартире, она обнаружила открытую дверь. Диа находилась в гостиной, держа в руках маленькую коричневую коробку. Поднеся ее к уху, она начала со всей силы ее трясти. Ее мокрые спутанные волосы были выкрашены на макушке в различные цвета, в воздухе стоял сильный химический запах краски для волос.

Закрыв за собой дверь, Хейвен оставила свои рисунки у двери.

– Что, ради всего святого, ты делаешь?

Вздрогнув, Диа обернулась и застенчиво улыбнулась, будучи застигнутой врасплох.

– Пытаюсь выяснить, что находится в этой коробке.

– Почему бы ее просто не открыть?

– Потому что она не моя, – ответила Диа, протянув коробку Хейвен. – А твоя.