Вечно - Дж. Дархауэр (2015)

Хейвен с беспокойством посмотрела на Николаса, услышав этот вопрос. Закатав штанины, он свесил ноги с пристани, водя ими по водной глади. Хейвен сидела рядом с ним, скрестив ноги, их обувь лежала рядом с ними на пристани.

– Нет, что это за синдром?

– Это такое состояние, когда человек начинает испытывать симпатию к своему похитителю.

Хейвен воздохнула, поняв, куда именно он клонит.

– Меня не похищали.

– Правда? Значит, доктор Д. не вырезал буквы из журнальных статей и не приклеивал их на лист бумаги для того, чтобы оставить красочную записку с требованием о выкупе?

– Нет.

– Хм, интересно, – сказал Николас. – Хотя, это может быть и не похищение. Суть в том, что человек, которого держат в заложниках, начинает испытывать симпатию к тому, кто это делает.

– Ровно то же самое ты сказал и в первый раз. Кроме того, Кармин не удерживает меня в заложниках.

– Но тебя все же удерживают, верно?

– Я этого не говорила.

– Но и не опровергала, – заметил Николас. – Порой, когда люди оказываются в подобных ситуациях, им хорошенько промывают мозги, заставляя думать, что их похитители – хорошие люди только лишь по причине того, что они их не бьют.

– Мне не промывали мозги.

– Откуда тебе знать? Тактика отрицания, наоборот, вполне типична для того, кому промыли мозги.

Хейвен покачала головой.

– Тебе попросту не хочется верить в то, что Кармин изменился. Я права?

– Нет, – ответил Николас, – и хватит менять тему. Сейчас мы обсуждаем то, что тебя похитили.

– Я же уже сказала, что меня не похищали.

– Я понял. Хотя, я был уверен в том, что тебя похитили, – сказал Николас, качая головой. – Я надеялся на то, что тебя разыскивают родители.

Услышав эти слова, Хейвен ощутила вновь вспыхнувшую в груди боль.

– Мои родители умерли.

Хейвен ощущала на себе пристальный взгляд Николаса, однако она так и не осмелилась взглянуть на него. Отвернувшись, наконец, от Хейвен, он вновь начал болтать ногами в воде.

– Моя мама тоже умерла. Она погибла, когда я был младше. У меня остался отец, но мы с ним плохо ладим.

– Почему?

– Он все время ожидает от меня худшего, – признался Николас. – Так что, какой смысл делать что-то правильно, если он в любом случае этого не заметит? Он всегда замечает только плохое. Но теперь это уже неважно. Мне восемнадцать, поэтому я могу съехать и найти себе работу. Начать все где-нибудь с чистого листа – там, где люди, слыша имя «Николас Барлоу», не будут машинально думать «ах, этот деградирующий идиот».

– Думаешь, люди так думают? – спросила Хейвен, смотря на него.

– Я знаю, что они так думают, – ответил Николас. – Все стало еще хуже после того, как Кармин…

– После того, как Кармин – что? – спросил она, так и не дождавшись от него законченного предложения. – После того, как он изменился?

Николас промолчал, и его молчания было достаточно для того, чтобы подтвердить догадку Хейвен. Улыбаясь, она перевела взгляд на воду. Они сидели в тишине, которую нарушали только лишь всплески воды и сверчки, стрекочущие в ночи.

– Я рассказывал тебе шутку про масло? – спросил спустя несколько минут Николас, прочистив горло.

– Про летающее масло?

– Нет, про масло.

– Что это за шутка?

Николас расстроенно вздохнул.

– Ты портишь всю соль шутки. Давай попробуем еще раз. Я рассказывал тебе шутку про масло («butter»)?

– Нет. Думаю, нет.

– Тогда мне тебе ее лучше («better») не рассказывать[39], – сказал он. – А то еще «размажешь» ее.

Усмехаясь, он посмотрел на Хейвен, замечая озадаченное выражение ее лица.

– Что размажу?

Покачав головой, Николас отвел взгляд.

– Когда-нибудь я заставлю тебя рассмеяться над одной из моих шуток. Даже если это будет последняя вещь, которую я сделаю.

* * *