Неистощимая - Игорь Тарасевич (2017)

– Надо, надо! – со смехом отвечала милая девчушка. – И все сразу, чтоб согреться!

Со смехом эти двое в полной темноте потянулись бокалами друг к другу, чокнулись и единым махом, словно бы водку, выдули терпкую влагу из тонкого хрусталя. Голубович остался неподвижным, с невидимой никому сейчас ухмылкою на губах – очень, еще раз напоминаем вам, умным человеком был Иван Сергеевич Голубович, – а Вася вдруг вытаращила глазки, положила ладонь себе под горло, на косточки между симпатичных своих сисечек, словно бы действительно хотела согреть замерзшую грудь, с тихим всхлипом набрала ртом воздуху. Голубович аккуратно подхватил падающий из другой ее руки пустой бокал и не дал рыжей головке телекорреспондентки с биллиардным стуком ударить в стол – бережно положил ее голову щекою на столешницу.

– Ну, как коньячок? – громко спросил Голубович в темноту. – Согрел? То-то. Раздевайся и ложись, я сейчас.

Вася ничего не ответила, но спрашивающий и не ждал никакого ответа.

В руках у Голубовича невесть откуда появилась огромная брезентовая сумка на молнии. Может, из-под кровати он ее как раз и вытащил, Бог весть.

Еще раз воскресший губернатор безошибочно в темноте нажал кнопку на системе, и в спальне гнусаво завыл любимый – все знали – губернатором с молодости, а ныне ветхозаветный Челентано.

Громко говоря «Сейчас… Сейчас, деточка!.. Одну минуту!.. Сейчас, кошка рыжая», Голубович сам кошачьим бесшумным прыжком переместился вплотную к Джотто. Что-то тихо щелкнуло в темноте, а затем раздался коротко катящийся звук, очень напоминающий звук крутящегося подшипника, и следом – второй щелчок. Любитель коньячка потянул за край, и фреска бесшумно повернулась на петлях, словно оконная рама, открывая за собой глубокую, но почти полностью заполненную впадину. Голубович, не разбирая, сгреб все, что там было, себе в сумку, быстро провел рукой по днищу впадины, проверяя, не оставил ли чего. Несколько пачек, конечно, упали на пол, он благоразумно не стал ни искать, ни подбирать. Главное – проверил – документы, лежавшие в ближнем левом углу. Документы он быстро сунул себе во внутренний карман. Челентано честно заглушал все негромкие звуки. – Легла, шлюшка? – громко спросил губернатор, тихонько застегивая молнию на брезенте. Наступил на одну из упавших пачек, все-таки не смог ее не поднять и не сунуть в сумку тоже. – Я иду.

Неся сумку, быстро и по-прежнему совершенно бесшумно – это на каблуках-то лучшей итальянской обуви! – он действительно пошел: прошел через пустой дом на темную кухню. Там на разделке, тускло сверкая в темноте, лежали вымытые и вычищенные ножи, как на выставке. Недолго раздумывая, губернатор взял короткий, с ладонь, узкий стальной нож и сунул было его себе сзади за пояс, потом беззвучно захохотал, широко разевая рот. Если бы не темнота, мы с вами, дорогие мои, смогли бы насладиться этой картиной. Но губернатор недолго веселился. Он вытащил из-за пояса нож и аккуратненько положил его обратно на полированную металлическую поверхность.

Десантировался бывший десантник Голубович из собственной резиденции даже не через кухню – там наверняка стояла пара человек, а за углом от кухонной двери бесшумно влез в люк, по которому в губернаторский особняк ежедневно из грузового пикапа подавали привезенные продукты. Влез, протащил за собою сумку, прислушался. И исчез во тьме.

… А мы с вами, дорогие мои, можем вернуться от Голубовича к Голубовичу.

Ступни ног у Голубовича уже давно были разрезаны в кровь – вы сами попробуйте босиком походить по лесу! Он не обращал внимания на боль, тупо следуя за Хелен. Через полчаса они вошли – Иван Сергеевич и не заметил, как это произошло, – на кладбище. То есть, он понял, что находится уже не в лесу, а на кладбище, когда и справа, и слева от дорожки, по которой они шли, начали возникать надгробия. Тут внутренний голос, придя в себя раньше хозяина, разбудил спящего на ходу Ванька: