Скажи мне все - Камбрия Брокманн (2020)

В младшей школе я наблюдала за своими одноклассниками. Мне не понадобилось много времени, чтобы осознать, что я не такая, как все. Пока они радостно рисовали мелками и играли в игры, я сидела в одиночестве, скучая и ничем не интересуясь. Чем старше я становилась, тем сильнее понимала, что со мной что-то не так.

Главный задира класса на несколько недель сделал меня своей мишенью. Он дергал меня за волосы, обзывал разными словами. Меня это раздражало, конечно, но спустя некоторое время он сделался для меня чем-то вроде мухи, которая жужжит, мешая уснуть. Один раз учительница выбранила его, потом сказала мне – мол, он делает это потому, что я ему нравлюсь. И подмигнула мне, словно то, что он дергал меня за волосы, было чем-то хорошим. Позже этот мальчишка наступил мне на ногу на перемене, когда я не позволила ему встать впереди меня в очереди на качели. Я не закричала и не заплакала, и его толстое лицо сделалось красным и обиженным. Он потребовал, чтобы я убралась из очереди, не то он наступит мне на другую ногу. Я пожала плечами – не то чтобы мне так уж хотелось на качели, но я встала в очередь потому, что все сделали то же самое. Я делала то, что должна была делать. Наверное, я была очень скучным объектом для травли, потому что после этого он отстал от меня.

Мать моей матери умерла, когда мы с братом были совсем маленькими. Воспоминания о ней смутны, но я помню ее вялую, полупрозрачную кожу, из-под которой просвечивали синие вены. Наши родители усадили нас с Леви перед собой, чтобы объяснить концепцию смерти. Мы пожимали плечами, как будто это было чем-то неважным. Мы не понимали смысла похорон и того, почему все так расстроены. Мне хотелось лишь поскорее вернуться домой и дочитать книгу.

В какой-то момент наши стремления резко разошлись в противоположные стороны. Леви предпочитал разрушение; я выбрала тишину, дрейфуя сквозь дни, словно призрак, и избегая человеческого общения.

Как-то на Рождество родители принесли домой вертлявого щенка. Они выглядели такими взволнованными и полными ожиданий, словно мы с братом должны были выбраться из своих облачных твердынь при виде этого комка темной шерсти. Я прижала теплое тельце к груди, щенок лизнул меня в нос, и я засмеялась. В пустоте возникло какое-то новое чувство. Это была надежда для меня. Леви сморщился – его отвращение к щенку было очевидным с самого первого момента.

Я назвала щенка Бо.

– Как будто подарок, – сказала я родителям. Мать посмотрела на отца, и на их лицах отразилось радостное облегчение.

Бо всегда был моим. Он был моим единственным другом, моим милым спутником, и я с нежностью относилась к нему. Я любила его, я знаю; это чувство не было закрыто для меня.

Возможно, я могла бы в какой-то степени стать нормальной, если б не Леви. Он доломал меня, наполнил мою жизнь хаосом и жестокостью.

* * *

Мать, должно быть, заметила нас в тот день на дереве. Это была моя единственная ошибка, единственное, о чем я жалею. Наверное, она увидела, как Леви стоит в проеме, и внутри у нее все сжалось от тревоги, но логика говорила ей, что беспокоиться не о чем. Она никак не могла не заметить мои руки, ударившие его в живот, толкнувшие назад, с дерева.

Мы никогда не обсуждали случившееся. Я сказала, что он упал и что это был несчастный случай, и мне не стали задавать вопросов. Я не ожидала, что смерть Леви так расстроит моих родителей. Я думала, что все будут чувствовать то же, что и я. Облегчение. Родители даже ненадолго расстались друг с другом, но лишь затем, чтобы несколько месяцев спустя снова броситься друг другу в объятия.

Я говорила себе, что должна сделать это для них – заставить их почувствовать себя так, словно у них было только одно дитя, вполне способное преуспеть в жизни. Дать понять, что им никогда не придется беспокоиться обо мне, а я помогу им забыть о Леви.

– Это в твоей крови, в крови твоего отца, а не в моей, – сказала мать как-то вечером, приняв свои таблетки.