Это ты во всем виновата! - Пол Рудник

Билли и Софи вылезли из машины, а Хеллер показала мне, как читать почту. Это было сообщение от моей мамы: «Снова отличные новости! Тебя приняли и в Торлингтонскую школу искусств в Северной Каролине. Они предлагают полную стипендию на программу хороведения и исполнительского мастерства! Мы ужасно тобой гордимся!»

Что? ЧТО? Мои мысли улетели куда-то за миллионы километров отсюда в страхе от того, куда я пойду учиться и пойду ли вообще. Снова вернулось ужасное состояние, и я начала барабанить пальцами еще быстрее, ведь теперь мне нужно было делать выбор. Когда я узнала, что прошла в университет Парсиппани, мне не нужно было волноваться о том, где я буду жить или что буду изучать. Мое будущее было предрешено, и я могла просто смириться. Но теперь — Торлингтон? И музыка? И лучше всего — и одновременно хуже всего — исполнительское мастерство?

— Кейти? — спросила Хеллер. — У тебя все в порядке?

— Я… я…

Больше всего на свете я ненавижу выступать перед аудиторией в одиночестве. Когда я пою вместе с семьей, я чувствую поддержку, но если мне надо исполнить коротенькое соло в середине общей песни, я начинаю дрожать, пока сестра или брат не возьмут меня за руку.

— Кейти? Что с тобой?

— Нич… нич…

Родители убедили меня подать документы в Торлингтон, потому что специальность «Хороведение и исполнительское мастерство» предполагала бы необходимость подготовки сольных выступлений. Мама настаивала, что это повысит мою уверенность в себе. «Кейтлин, у тебя прелестный голос, но иногда ты просто себя недооцениваешь. Ты слишком юна, чтобы ставить на себе крест», — говорила она.

— Кейти, ты вся дрожишь. И потеешь. Это из-за Билли? Ты так готовишься к свиданию?

— Я… я… я…

— Кейти?

Мои руки взлетели на высоту плеч, а глаза заметались из стороны в сторону, отказываясь что-либо видеть. Моему мозгу был просто необходим один из моих привычных ритуалов — счет, постукивание по дереву или повторение имен моих родственников, но ничего не работало. Я снова и снова изо всей силы колотила пальцами по приборной панели, пытаясь раскровить их, чтобы заменить все эти ужасные мысли физической болью.

— Кейти! Прекрати!

Хеллер попыталась схватить меня за руки, но я продолжала ускользать от нее, широко ими размахивая. Моя голова начала трястись, как будто таким образом я могла вытряхнуть из нее все свои мысли. Я издавала звуки, а не слова — только визгливые повторяющиеся звуки.

— КЕЙТИ!

Хеллер обхватила меня руками, будто смирительной рубашкой, и крепко-крепко прижала меня, все еще давящуюся спазмами, к себе. Я упала на сиденье, тяжело дыша через нос. Кузина отпустила меня, но руки ее по-прежнему оставались в нескольких сантиметрах от моего отяжелевшего тела.

— Кейти, все в порядке. Все будет хорошо.

— Я… я… я…

— Ты пока молчи, не разговаривай. У тебя паническая атака.

— Н-н-н… нет…

— Да-да. Ты всегда от них страдала. Я видела. Не от таких сильных, как сейчас, конечно.

Она… Хеллер знала? У меня часто случались панические атаки, но я думала, что у меня хорошо получалось их скрывать, и никто их не замечал. Это было моим секретом. Родители отвели меня к психотерапевту, но об этом больше никто не знал. Я была на домашнем обучении — никому и не нужно было об этом знать.

— Я знаю, насколько ужасными они могут быть. Не переживай.

— Не… не… нет…

— Давай кое-что попробуем, я думаю, это может помочь. Я буду делать это вместе с тобой. Мы сейчас задержим дыхание и досчитаем до трех, а потом медленно выдохнем. Раз… два… три…

Я задержала дыхание. Сосчитала до трех. Выдохнула.

— Я видела то письмо. Думаю, я понимаю, что ты чувствуешь. Северная Каролина очень далеко от дома, тебе будет одиноко. Тебя там будут заставлять петь. Конечно, тебе страшно. Но посмотри на меня. Я тебя знаю. И знаешь, что?

Я взглянула на нее.

— У тебя все получится. Если ты этого захочешь. Ты можешь все.