— Он догнал меня, мы с ним говорили, — пояснила она, тыкая пальцем мне в грудь: — Я возмутилась, что Вадим так ведет себя, а он процедил, чтобы держала язык за зубами. Важен сам тон — понимаешь? Я ему про такую… явную подлость, а он — «если не дура, то просто промолчишь». А я не дура, я все поняла — и его взгляд на такие вещи, и то, что он знал обо всем и видел ее раньше — при мне они не знакомились. Собрала кое-что дома и ушла. И он не остановил, Ксюш. Маме позвонил со смешком — принимайте, Марочка к вам едет, пускай перебесится.

— Зря ты? — туманно предположила я. Длинные фразы не давались… всегда немногословная, даже чуточку выпив, я становилась совсем молчаливой.

На мой вопрос она улыбнулась, мотнула головой:

— Нет. Я уйду первой. Если потом он, тогда — надлом… страшный и беспощадный, Ксюша. Мне страшно уже сейчас. Нет, все правильно. А если вернусь, значит покажу, что согласна с его отношением к изменам. Не хочу на твое место, — повторила она опять, — а буду там, если не уже… Чувство такое — не твой, а мой… сходил. Ну и твой тоже — даже не сомневайся, это всегда видно — взгляды… и когда руки тянутся. А он гладил ее пальцы, ласкал… Все свежо у них, не перегорело еще…

— Ты еще передумаешь, — кивнула я своим мыслям — конечно передумает. Слав найдет нужные слова и все образуется — у них еще не безвозвратно. Не как у нас. А на сказанное прямым текстом о Вадиме я реагировала… никак. Действовала анестезия. Я просто слушала.

— Нет. Мы о детях недавно заговорили и если вернусь, он заделает по-быстрому и буду тогда, как ты — глаза зажмурю, язык в жопу и… — запнувшись, она прикрыла веки, помолчала и извинилась: — Прости ты меня, Ксюша, напилась я что-то… до нецензурности.

— Ничего… — успокоила я ее шепотом, — говорят — после пятой рюмки слово «б…ь» вообще воспринимается, как запятая.

Марина тоже тихо хмыкнула и почти мирно уже позвала: — Гарсон!

Допив коньяк, кое-как поклевав что-то и расплатившись, мы двинулись на выход. В углу возле самого выхода из зала отдыхала компания молодых, хорошо одетых парней и оттуда слышались оживленные возгласы — «ну, зашквар!», «да ладно — там мимо трабла» и неприлично громкий смех. Марина равнодушно отметила:

— Свежее мясо… А мы с тобой уже тоже мимо.

Я взглянула на нее — темные брови с красивым изломом, серые глаза, нежно очерченный подбородок, короткий прямой носик, родинка над губой…

— Ты не поняла, — опять вздохнула она, — не в этом же дело. А в том, что возраст уже не детский и опыт тоже… какой-никакой. Выбирать и решать теперь будем мы, а не за нас. А мы избалованы вниманием серьезных, умных и успешных мужчин и на вот это, — кивнула она за спину, — уже не согласимся. Я — точно.

— Ты говорила про детей? — тянула я ее мимо фонтана к стоянке такси.

— Рожу потом… для себя. Ты извини, Ксюша, но терпеть, как ты, я не смогу. Я уже поняла, что ты все знаешь — реагировала сейчас странно. Знала, конечно, не могла не почувствовать. Все понимаю — Яна стоит и не такого. Но пока на мне нет этих цепей… бежать-бежать, роняя тапки! А ты — как знаешь. Вмешаться вот так, как я — почти уголовно наказуемо и тут Славка прав. Только молча смотреть, как из тебя коллегиально дуру делают… тошно, Ксюш. Ну, ты держись… я позвоню еще. И ты звони. А вот и тачка… дальше я сама. Гарсон? — громко щелкнула она пальцами с улыбкой наблюдающему за нами таксисту, — а-а-а… нет — ямщик!

— Ты не стерва, Мариш… помнишь? — обняла я ее. Подождала пока сядет в машину и прикрыла за ней дверку. Крикнула потом, чтобы она услышала: — Ты помогла мне, спасибо!

Она отрицательно качнула головой, отвернулась и такси тронулось, а я пошла к следующему в длинной очереди. Правильно — место красивое, популярное, такси здесь всегда востребовано. Спокойно села, едва не уснув потом в машине, доехала до дома, поднялась на этаж…

Нет, я была не в норме, и сама себе напоминала робота… немного пьяного, правда. Или нет… скорее — доломанного.