Алекс устало вздыхает и трёт переносицу. Злость в его светлых глазах ускользает, сменяясь отчаянием и усталостью. Но от чего? В прошлый раз мы толком не обсудили проблему, а сейчас уходим от темы, потому что…

– Любимый, – он походит ко мне и нежно сжимает ладонями мое лицо, – У нас и так проблемы на всю голову. Давай сначала разберёмся с угрозами и опасностью для Элли, затем будем думать о детях.

«Вдруг будет поздно?» – подумал про себя Эндрю.

Но в итоге молча киваю в ответ.

Он прав в какой-то степени, знает о чем говорит. Мое нутро не сопротивляется, но маленький протест остается в груди. Алекс не знает, что я отправлял накануне письма и заполнял заявки на официальных сайтах по опеке. В разных странах, континентах. Попытка не пытка. Только отовсюду услышал отказ. Сомнительным парам детей не дают. Конечно, они выразились не так, но факт остаётся фактом.

Мы молча салимся в машину, молча доезжаем до Элли, молча идём к ней домой. Все это время я чувствую себя ужасно, словно я вернулся в прошлое семилетней давности, когда родители выкидывали меня прочь из своей жизни. Может, это временное ощущение?

– Эндрю? – Элли озабочено глядит мне в глаза. – Все хорошо?

– Да.

– Я же вижу, что нет.

Что мне ответить? Что мы с Алексом поссорились? Что, пока она пытается спасти свою семью, я хочу завести свою? Что хочу усыновить и воспитать ребенка? Хочу иметь с Алексом полноценную семью и видеть в его глазах то, что вижу порой в глазах подруги. Радость, материнское счастье и любовь к своему маленькому ангелу.

Возможно, я слишком капризен. Но когда, если не сейчас?

Элии отводит меня в сторону, бурчит Алексу, что мы скоро придем. Мы останавливаемся у окна в гостиной, наблюдаем, как Себастьян Гранд садится в машину и уезжает, а подруга глядит ему в след, прислонив ладонь к груди, словно ощущает болевые ощущения. Однако она быстро берет себя в руки и обращает внимания на меня. Смотрит внимательно, выжидает, когда я начну говорить.

Обычно я поддерживал ее и вытягивал правду из ее души, теперь пришла ее очередь.

– Я хотел завести детей, отправил заявки в приюты, но…

– Отказали?

– Большинство да, – вздыхаю, вспоминая официальность писем. – Они настолько завуалировано намекали на мою гомосексуальность, что меня иногда тошнило.

– Вам нужно время, Эндрю. Мы живем в двадцать первом веке. Общество уже не так негативно относится к геям. Вам обязательно позволяют усыновить или удочерить ребенка, – она поглаживает меня по плечу в успокаивающем жесте. – Просто ты нарвался не на те конторы. У вас с Алексом обязательно все получится.

– Если он хочет, – фыркаю я.

– Конечно хочет! Ты бы видел, как он игрался с ребятами, пока я отвлекала Себастьяна! Как он смотрит на детей! Просто… у нас непростое время…

Знаю. Понимаю, что моя одержимость семьей может сыграть с нами злую шутку. Возможно, и правда нужно подождать, пока у Элли все не наладится, а мы не уснем спокойно. Алекс в последнее время взвинченный, но я предпочитал не замечать этого. Почему? Когда я стал столь эгоистичным засранцем?

– Гранд уехал? – выкрикивает с кухни Алекс.

– Да. Ему пришло сообщение, и он уехал, – Элли дает сигнал и тянет меня на кухню. – Ты что-то нашел?

Замечаю, как у подруги трясутся руки, когда мы возвращаемся на кухню и смотрим на разложенные листы. Алекс не показывал мне информацию, а я не спешил узнавать ее до того, как на нее взглянет Элли.

– Смотря что ты имеешь в виду.

Подруга застывает на пару секунд, затем выдает:

– У него и правда есть сын?

Почему я не удивлен, что она спросила о сыне в первую очередь? Может, потому что рассказывала об этой информации с таким удивлением и подавленностью. Нет, не наличием ребенка у Гранда, а тем, что он скрыл его от Элли. Я бы тоже расстроился, если бы Алекс утаил от меня важную информацию о своей семье. Мягко говоря расстроился бы.