Держи меня крепче - Рида Сукре (2021)

Шер, стал медленно наклоняться ко мне (чтобы убить, для чего же ещё?), а я застыла как замороженная курица, лежащая уже неделю на витрине в престижном супермаркете; лишь ладошке, что была в руке парня, стало жарко-прежарко. Создавалось ощущение, что она сейчас растает и растечётся здесь маленькой лужицей, в которую мой муж стопроцентно плюнет (конечно, плюнет, я бы тоже в лужу, оставшуюся от него, плюнула). Но моя рука не растаяла, а всё так же волнительно покоилась на бычьей шее, вены на которой вздулись, и пульсация стала слишком частой. Вторая его рука поползла к моему подбородку и властно взметнула его вверх, чтобы её хозяин смог лучше разглядеть мои глаза, которые от страха стали велики. Он приблизил своё лицо близко. В его расширенных зрачках отражалась я, слабая и беззащитная, а ещё какая-то нереальная. И исходящий от его тела знакомый аромат пронизывал всё тело, заполняя мои лёгкие.

Дурак, кто же так делает, если собирается убивать? Теперь горела не только рука, но и само лицо, обдаваемое его горячим дыханием. А растечься готова была не только ладошка — всё тело разом.

Сердце, кажется, уже совсем сошло с ума, и обратилось в клетку для бедной отважной птахи колибри, которая пыталась выклевать сквозь решётку изнутри грудной клетки спасительное «SOS», но уже немного по другим причинам.

Моя вторая рука впилась в обивку, жаль у меня нет длинных наращенных ногтей, которыми я бы эту обивку проткнула, испортив момент ужасающим скрежетом. Но я лишь сильнее сжала правую ладонь, и наши носы почти соприкоснулись, и всё внутри захлестнуло волной горячего шоколада с корицей — настолько стало хорошо, как никогда раньше не было!

Я не знаю, что конкретно послужило для этого фактором: может вода, продолжающая медленно стекать по его лицу, капая с волос и попадая на мою грудь, обтянутую футболкой, потому что он немного нависал надо мной, а может моя расшалившаяся фантазия, я не знаю ответа. Знаю лишь, что это был накал страстей, и я, словно ощутив на себе стокгольмский синдром, желала продолжения банкета.

В этот момент меж наших лиц воткнулась камера, и радостный детский вопль оповестил:

— О! Поцелуйчики!

Так братишка ещё никогда не тупил — сунуть камеру прямо в лицо, будто она невидимая. Обычно он это делал аккуратно и незаметно, оставаясь за кадром и не влезая с дурацкими комментариями.

От его бесцеремонного крика мы, словно ошпаренные или ударенные молнией, тут же отпрянули друг от друга, поумерив пыл.

Если Артём сделал это аккуратно, точным движением переместив корпус на своё место, словно отработанное действие, как будто его каждый день так с девушками застукивают, то я поддержала свой негласный статус «коровы на льду», «коровы на паркете», «коровы на асфальте», в общем, во всех известных местах, а в данном случае «коровы на сидении машины» и стукнулась затылком о стекло, оно мне показалось бронированным.

— Ой! — пискнула я, мгновенно забыв о всяких страстях, и принялась тереть покалеченный затылок, который не спасло даже наличие волос.

Артём же вцепился в руль, чтобы занять свои руки, и посмотрел на меня уже спокойно, даже сочувственно добавил:

— Что, головка «бо-бо»?

От звука его хрипловатого голоса, который не потерял былого напряжения, в голове сразу же возникла последняя картина, потому что стало ясно, что его спокойствие — вещь напускная, а сердцем он всё ещё хочет убить меня, что вызывало сомнения, особенно после вопля Сеньки. Мне оставалось только потрясти знаменем с развесёлым воплем: «Йе-е! Меня сегодня убивать не будут!» и свалить по-тихому, пока он не передумал. Но на «убить» смахивало мало, а вот на то, отчего моё лицо сейчас покраснело, очень даже.