Пока парни обменивались скептическими усмешками, я разорвала тонкий картон и негнущимися пальцами нашарила самый большой шоколадный батончик. Пупырчатый такой, с орехами. Зубами надорвала обёртку и, бросив её на пол, двумя руками стала заталкивать шоколадку в рот. Челюсти не хотели смыкаться, жёсткие ядра царапали нёбо, но оно того стоило.

Вот это они ускорились! Никто не смел дерзить и тем более так демонстративно попирать авторитет старших. Наблюдая, как стремительно сходит на нет разделяющее нас расстояние, я смаковала отнюдь не конфету, которая на тот момент казалась безвкусной, а мимолётные мгновения триумфа над собственной безвольностью. За ней следом бешеным составом неслись грядущие боль и издевательства, но эту победу они у меня уже не смогут отнять. Никогда.

– Ах ты, мерзавка! – оскорбление ударило по ушам вместе с увесистой затрещиной, от которой я отлетела к стене, ощутимо приложившись головой. Долго прохлаждаться мне не позволили, подняли с пола за шиворот и стали размашисто хлестать по щекам.

– Выплюнула! – исходил бешенством один из ребят. – Быстро я сказал! Или вместе с зубами к чертям вытрясу.

– Отойди, смотри, как надо.

Они замешкались, и мне выдалось пару секунд передышки, в течение которых я успела вжаться в стену и расслышать скрип открываемой двери. Помечтать о возможном спасении мне, однако, не дали. Мясистые пальцы грубо зажали мой нос, и причиняемый ими дискомфорт очень быстро сменился острой нехваткой воздуха. От выступивших слез, стоявшая передо мной троица размылась до неясных силуэтов, хотя я бы предпочла вообще их не видеть. Уроды.

– Вот мелюзга упёртая, крутую из себя корчит. Может, дурь с неё выбьем для начала?

– Всё развлекаетесь? – голос с довольной ленцой затянул нутро коркой леденящего ужаса. К ребятам присоединился Бес. Шансы выбраться отсюда на своих двоих стремительно сходили на нет.

– Ты тоже смотрю, не скучаешь, – хмыкнул один из парней, пока я, согнувшись пополам и хрипя, выплёвывала злосчастный батончик. – А я всё гадал, где ты девок своих пялишь. Ключиками не поделишься?

– Перебьёшься, – отрезал Бестаев. – Не надоело задохликов щемить? Она ж у вас того и гляди уссытся со страху.

– Много ты понимаешь, – буркнул тот, что стоял напротив меня. – Зацени, щас самое веселье начнётся. – Он присел на корточки и сгрёб с линолеума вязкую кашицу из пережёванного батончика и слюны. – Кушать подано, ваше высочество. Жрите, не подавитесь.

Из-за припухшего носа дышать приходилось ртом, поэтому я не успела вовремя его закрыть. Содержимое огромной ладони почти целиком вернулось в меня, а остатки были щедро размазаны по щекам и подбородку.

– Чего кривишься? Жуй, сказали! – кто-то дернул меня за косу, задрав лицо кверху, и я увидела Бестаева, стоящего рядом с незнакомой мне, светленькой девушкой. Он как раз отворачивался, собираясь уйти, но почему-то, в последний момент замер.

– Жуй бодрее, мышь убогая, – скомандовал тот же голос.

– Точно, мышь, – хихикнула блондинка. – Посмотрите, она, будто дерьма навернула! Бес, у тебя же телефон есть, сфоткай, остальным покажем.

Боже, за что мне такой позор? Собравшись запротестовать, я слишком резко вдохнула, отчего кусочек арахиса попал не в то горло. Приступ раздирающего кашля согнул меня, чуть ли не пополам. И как бы вдобавок ко всем злоключениям, меня угораздило заляпать склизкими шоколадными комочками штанины и ботинки Бестаева. Мамочка...

Чувствуя, как в жилах холодеет кровь, перевела на него затравленный взгляд и непроизвольно съежилась. На белом, как полотно лице яркими ядовито-мшистыми пятнами светились глаза. Хмурые, озадаченные, я бы даже сказала ошеломлённые. Они стремительно меняли цвет, пока не стали такими же, как в телевизионной комнате, когда он ломал пальцы здоровяку – полностью невменяемыми.