Звезда Парижа - Роксана Гедеон (2013)

Она с силой приподняла его голову, горячими губам припала к его рту, даря поцелуи, каких между ними еще не было. Ее язык, сладкий, умелый, ворвался в его рот, лаская так, что Филипп не мог оставаться безучастным — он вернул ей этот поцелуй, и какой-то миг их рты, оба равно страстные и настойчивые, пожирали друг друга. И едва почувствовав этот его ответ, ее руки сладострастно заскользили по его плечам, груди, обвели соски, а ее бедра и все ее тело — сильное, гибкое, золотистое — задвигалось под ним с невероятной страстью, призывно, томительно, почти агрессивно. Сплетая стройные ноги у него на ягодицах, крепче прижимая к себе этим объятием, она жарким шепотом обожгла ему ухо:

— Ну же, Филипп… Глубоко-глубоко! Разве ты не хочешь?

Такого не выдержал бы никто. Одним мощным толчком он вонзил свою изнывающую плоть в самые ее глубины и тут же услышал прерывистый, едва различимый, торжествующий смех Адель. Почувствовав его в себе, она сократила мышцы внутри, сжала его яростными тисками, словно пытаясь слиться с ним, ее бедра сделали несколько толкательных движений, и при каждом движении ее язык врывался в его рот. Филипп испытал поистине дикое возбуждение.

Схватив ее за руки, сплетаясь с ней пальцами и закидывая ей локти за голову, он покрыл ее своим телом, стал вонзаться в нее с сумасшедшей силой, почти жестоко, словно стремился разорвать ее, проникнуть до самого сердца, и в то же время чувствовал, что она жаждет того же. Адель кричала под ним от боли и наслаждения, лоно ее неистово пульсировало, и тогда его толчки стали еще жестче и глубже, пока он, наконец, не ответил ей таким же неистовым содроганием, успев в последнюю секунду выскользнуть наружу и извергнуть горячие потоки семени вне ее тела.

Расслабленные, задыхающиеся, они какое-то время лежали неподвижно. У Адель сознание было словно затуманено. На миг она забыла, где находится и с кем. Наслаждение, испытанное ею, было так велико, что она жила сейчас только этим. Она пробормотала что-то. Филипп, хотя и находился в полубеспамятстве, прислушался и вдруг с кошмарной ясностью понял, что с ее губ сорвалось мужское имя — Эдуард.

Филипп приподнялся на локте.

— Что ты сказала?

Адель, тоже понимая, что совершила оплошность, тем не менее, рассудила, что теперь уже ничего не поделаешь. Она твердо и настойчиво освободилась из объятий любовника, отвернулась, набросив на себя покрывало.

— А что я сказала?

— Ты кого-то назвала. — От злости у него перехватило дыхание. — Ты сказала «Эдуард».

Адель равнодушно спросила:

— И это все?

— Черт побери!

Он схватил ее за плечи, перевернул на спину, пытливо вглядываясь в ее глаза.

— Она говорит об Эдуарде, а потом спрашивает: «И это все?» Вот это мило!

— Право, Филипп, чего вы привязались? Что вам до того, что я сказала? Разве вам было плохо?

— А вам?

— Мне было очень хорошо. И даже если бы вы назвали меня после этого Маргаритой, мне было бы все равно, потому что свое я получила.

— Да, черт побери! Может, вам было бы и все равно, потому что я сам вам безразличен. Но, Боже мой, это даже возмутительно! Вы не смеете думать о ком-то другом после удовольствия, которое доставил вам я. Я, а не какой-то Эдуард! Кто он такой, этот Эдуард?

Адель был неприятен этот разговор. После того, как тело ее было столь бурно удовлетворено, она вообще предпочла бы остаться одна. До чувств Филиппа ей не было дела, успокаивать его было лень, кроме того, ей вообще хотелось его помучить. Она усмехнулась.

— А вы ревнивы. Это мне совсем не нравится, ваше высочество.

— Я имею право быть ревнивым.

— Право? Какое право? Я свободная женщина, и наслаждаюсь с кем хочу. Если мне угодно будет взять нового любовника, я сделаю это… Это, между прочим, моя профессия.