Не по торной дороге - Анатолий Брянчанинов (1905)

Осокин отвернулся и молча прошел мимо скучающего франта. Тот не совладал с собой и сконфузился. Софи, от внимания которой редко что укрывалось, заметила это и подозвала Ореста.

— Садитесь, ласково предложила она ему, — и, в ожидании танцев, поболтаем.

Осокин сел.

— Vous venez de donner une petite leçon?[133] — улыбнулась она, очень хорошо зная, как приятны будут Оресту эти слова.

— Я просто не хотел ответить на его поклон.

— За что?

— Monsieur est trop mal eleve![134]

Софи более не настаивала.

— Ne ferons nous pas un petit tour?[135] — спросила сидевшая около Ильяшенковой девушка.

— Pourquoi pas,[136] — ответила Софи.

— А кстати, у меня и план готов, — сказал Осокин. — Вы видели зимний сад?

— А разве есть?

— Прелестный… Желаете, чтобы я был вашим чичероне?

— С удовольствием. Mery, serez-vous de la partie?[137] — обратилась Софи к своей соседке.

— Volontiers[138], — отвечала та и поднялась с места.

Орест предложил руку Софи, один из юношей ее спутнице, и молодые люди тронулись.

— Вы опять не в духе? — заметила Софи своему кавалеру.

— Что делать: обстоятельства так складываются! — вздохнул молодой человек.

— Вы, однако, капризны!

— Я уверен, что вы извините мой каприз, когда узнаете его причину.

— А в чем она заключается?

— Мне ужасно хочется танцевать с вами эту, кадриль, а между тем…

— Но я танцую с вами следующую…

В это время они вошли в сад и разделились на пары; Софи с Осокиным осталась у фонтана, а юноша с своей дамой отправился далее.

— Вы не поняли меня, Софья Павловна, — с волнением проговорил Орест, — мне хотелось бы весь вечер танцевать с вами… не отходить от вас…

Софи вспыхнула и в смущении опустилась на близ стоявшую скамейку.

— Когда на днях, в первый раз после разговора в собрании, — с жаром продолжал молодой человек, — вы с прежнею снисходительностью отнеслись ко мне — я ожил… Сегодня я не знаю, что со мной… я сам удивляюсь своей смелости… Простите, но я выскажусь: я люблю вас, Софья Павловна!

Кровь ударила в голову Осокина и, весь замирая, с лихорадочным трепетом, взглянул он на Софи. Она сидела склонив голову и, закрывшись веером, тяжело и часто дышала. Волнение охватило и ее: ноздри ее расширились, черные глаза сверкнули из-под длинных опущенных ресниц, но она молчала и только нервно перебирала отделку своего черного шелкового платья.

— Софья Павловна! — подсел к ней рядом Орест и робко, дрожащей рукой прикоснулся к руке девушки. — Отдайте мне эту руку… отдайте на всю жизнь!

Головка Софи медленно повернулась и она, вся дышащая жизнью, озаренная торжеством, устремила на него свои глубокие, горевшие страстью, глаза.

— И вы не оттолкнете ее? Никогда? — медленно, прерывающимся голосом уронила она.

— Никогда! — воскликнул Осокин и, в беспредельном упоении, поднес руку девушки к своим горячим, трепещущим губам.

XIII

Ильяшенковы собрались в обратный путь немного ранее прочих гостей; Анна Ильинишна жаловалась на мигрень, а Павел Иванович, кончив свою партию, находил, что у Сильванского делать было больше уже нечего. К Ильяшенковым присоединились еще два благоразумные семейства и четыре тройки, со звоном и громом, съехали со двора княжеской усадьбы, увозя своих седоков, довольных и недовольных впечатлениями пережитого дня.

Ночь была светлая, и тонкая пелена молодого снега ярко белела при лунном сиянии. Длинные темные тени деревьев ложились через дорогу и, переплетаясь разнообразными узорами, принимали самые фантастические очертания. Окрестность тихо дремала, окутанная морозною мглою, и в этой строгой тишине как-то неприятно звучал резкий звон колокольца, скрип полозьев или отрывистое карканье взбуженной вороны.