Подари мне белые сны - Ника Муратова (2007)

Когда Миша разменял четвертый десяток, его угораздило влюбиться. Он и до этого влюблялся бесчисленное количество раз, но эта женщина сумела завладеть его воображением как никто. Звали ее… Впрочем, какое это имеет значение? Ни имя ее, ни то, чем она занималась, не говорили знакомым Миши ровным счетом ничего. Она словно пришла ниоткуда, время от времени появляясь с Мишей у него на даче, всегда с иголочки одетая, уверенная в себе, ухоженная, можно даже сказать — симпатичная, но тем не менее тот творческий люд, который обычно ошивался у Таперского, не мог найти в ней ничегошеньки, что могло бы зацепить взгляд. Все только удивлялись, чем она так привязала к себе Мишу. Его жена и сменяющиеся любовницы были и красивее, и живее ее, но только эту женщину Миша называл своей Музой. Он никогда никому не рассказывал, при каких обстоятельствах он познакомился с Музой. Да и сам он не любил вдаваться в детали, которые хоть каким-нибудь образом возвращали его в быт, в реальную жизнь, в ту пошлость, как он выражался, среды обитания и существования, которая издавна враждует с творчеством. Он словно придумал себе некий образ, поместил его в реальную женщину и черпал вдохновение из источника, в котором трудно было различить, где явь, а где вымысел Таперского. Миша не анализировал, что его так заводит в этой женщине. Он просто видел, чувствовал в ней Самку, в самом хорошем смысле этого слова. Самку с первобытной мощью женщины. С силой земли, рождающей своих детей. И его глубинные первобытные инстинкты на уровне подсознания, на уровне генетической мозаики тянулись к этой мощной самовитости, к этой энергии силы. И если другие не понимали происходящего, то лишь потому, что искали в женщине-вдохновительнице некую возвышенность, кружевные сплетения розовых лучей рассвета и морского прибоя, они забывали о том, что вдохновить мужчину можно не только на уровне поэзии, но и, не менее успешно, на уровне мужского начала, которое не сильно изменилось со времен наших предков.

— Эти тупые маменькины сынки только и знают, что распускать слюни при виде карамельной девицы с перманентными кудряшками. А женщину, настоящую, глубинную, близкую земле женщину, распознать не могут.

Так говорил он своему другу, передававшему ему сплетни о его отношениях с Музой.

— Так у нас почти все приземленные, кого ты этим удивишь?

— Э нет. Приземленность приземленности рознь. Ты говоришь о тех, кто дальше шмоток в магазине и супа в кастрюле ничего не видят и не хотят, а я о тех, кто своей мощью женской любому лиху окажут сопротивление, детеныша своего кровью выкормят, если понадобится, дом свой будут оберегать, как рота солдат. Вот я о чем. Таких мало, таким я поклоняюсь.

Поклонялся он, не требуя от нее ни взаимных чувств, ни ответного поклонения. Порой ему казалось даже, что она мало что понимает в его искусстве, да и не стремится к тому, но тем не менее энергией своей делилась щедро и тоже не требовала взамен никаких благ. Она, казалось, даже и не сопротивлялась таким странным отношениям. Поговаривали, что она замужем, что известна в определенных кругах, что хорошо зарабатывает и вполне самостоятельна. Обвинить ее в меркантильности было невозможно. Как и обвинить Мишу в погоне за молодым телом. Муза его была далеко не юна, примерно одного возраста с ним самим. Что эта парочка находила в своем союзе, оставалось для всех загадкой, но так как Миша всегда слыл эксцентриком, а кроме того являлся известной личностью, ему все прощалось, и никто не лез в дебри его сердечных дел. Известность и талант кроме прочих приятностей дают человеку возможность делать любой выбор и не быть при этом осмеянным. Даже если выбор не будет понятен ни единой душе, об этом скажут лишь, что талант и безумие стоят где-то очень близко, а потому ожидать от гения стандартных решений — занятие неблагодарное.