— Расслабься, — прохрипел бархатный голос, и я полностью опрокинула тело на стол. Расслабиться не получалось, как бы сильно я этого не желала.

Герман вошел медленно и осторожно, задерживаясь во мне, давая привыкнуть к ощущению наполненности. Его руки гладили мои бедра, а я не могла унять тело, подпрыгивающее на столе, будто в конвульсиях.

Боли не чувствовалось. Лишь новизна ощущений и их порочность заставляли рассудок сходить с ума. Первые смелые, но аккуратные движения не вызвали приятного давления, но потом! С каждым новым толчком меня накрывало. Сначала я старалась не стонать громко, закрывала рот рукой, но вскоре сдавалась. Цунами безумия захлестнуло с головой. Я хотела кричать, просить еще, и еще, снова и снова. Руки сами потянулись к груди, одаривая ее дополнительной лаской. Ноги сами раскинулись шире, разрешая Герману наполнять меня всю без остатка, разрешая влажным шлепкам его тяжелой мошонки о мою промежность окрашивать мои щеки румянцем.

Я со стоном подалась вперед, руки обхватили его шею. Я чувствовала фейерверк внутри, рассыпающиеся электрические разряды, жар внизу живота и холодный пот на спине. Жадно глотала горячий воздух и громкими стонами отправляла его в плечо моему любовнику. Это был мой пик, мое седьмое небо, мое райское наслаждение.

Герман вышел из меня, повалил тело на стол, белые горячие капли упали мне на живот, тяжело поднимавшийся от напряженного дыхания. Так просто не бывает! Такого не может быть! Амурский бурно кончал на мое тело, и я покорно принимала это. Мне нравилось до потери памяти, до бешеной дрожи и обезумевших криков.

Я столько лет избегала секса! Даже одного упоминания о близости было достаточно, чтобы я покраснела и сбежала. А Амурский показал мне, что все страхи были напрасны.

И я благодарна ему, что он стал моим первым.

5.1

И телом, и душой: Вика

Я построю маяк до неба,

Я на небе зажгу звезду!

Чтоб кем бы ты ни был и где бы ты не был,

Ты знал, что тебя я жду.

Из мюзикла «Алые паруса»

Я проснулась намного раньше, чем планировала.

Германа рядом не оказалось. За окном расплывалась темнота, рассеянная светом желтоватого фонаря. Все еще слышались раскаты грома, а над соснами далеко-далеко мелькали вспышки молний. Гроза продлилась всю ночь, и даже сейчас, в четыре утра, все еще не закончилась.

Шторы смело взмывали к потолку, когда потоки холодного влажного воздуха проникали в комнату, наполняя пространство приятным запахом сырого леса. Я влюблена в этот дом, в этот свежий воздух, в это вульгарное богатство. Я никогда не чувствовала себя так тепло, так уютно, так комфортно.

Всю жизнь я считала своим домом маленькую квартиру, где с трудом хватало места мне, отцу и матери, потом только отцу и мне. Как бы я не старалась сделать наше неказистое жилье светлым и красивым, мне всегда мешали — ясно, кто.

Я соскучилась по домашним делам. Меня тянуло схватить в руки фибру и протереть пыль, намыть пол до блеска, расправить подушки, но в доме Амурского Германа все это делали за меня. Даже к плите доступ закрыт: все готовит француз… он точно знает вкусовые предпочтения миллиардера, как и чем ему угодить, что и в какой день лучше подать. А я?

А я сейчас жутко захотела простой домашней яичницы. Сначала утопить черный поломанный хлеб в сбитом яйце, помешать, посолить, вылить на сковороду и ммм… подать блюдо не прожаренным. Мама называла это «сопливой» яичницей.