- Спасибо большое, Олег Николаевич. Я в долгу не останусь.

- Разумеется, - невозмутимо подтвердил он. – И вот еще что…

Это было как мгновенное предчувствие: сейчас скажет что-то про Юлю.

Две недели назад, после отложенного заседания, он в нескольких словах рассказал, как позвонил ей и спросил, почему Лариса была без юриста. Оказалась, та сама отказалась от Юлиных услуг, но, по мнению Олега, наверняка Юля ее как-то вынудила.

Тогда мне было совсем не до того, к тому же я понимал, что это ровным счетом ничего не значит, но… Все равно, стоило вспомнить, и на душе капельку светлело. Как будто видел огонек светлячка в темном саду. И сейчас вдруг страшно захотелось, чтобы Юля позвонила, если не мне, так хоть Олегу. Позвонила и спросила, чем все закончилось.

- Климова мне сейчас написала. Спросила, как прошло заседание. А еще написала, что сочувствует и желает удачи.

Юля

декабрь 2021 года, Санкт-Петербург

Марк даже и не подозревал, какая из-за него разгорелась война. Хоть и короткая, но яростная, со слезами и воплями.

- Мама, это варварство! – верещала Аглая. – Я против того, чтобы щенку резали хвост.

- Тогда возьмем дворняжку из приюта, - спокойно ответила я, переворачивая котлеты на сковороде. – Если уж ты хочешь породистого французского бульдога, будь добра следовать правилам.

- Мама, ты пещерный человек! – заявила маленькая нахалка. – Я все прочитала про породу. Нет такого стандарта, чтобы хвост обязательно резать.

- Значит, плохо читала. Щенкам хвост не режут, а перетягивают жгутом. Им не больно. В этом питомнике так делают по умолчанию. Надо было договариваться заранее, а тебя укусило, когда щенок уже родился. Хорошо, я позвоню, что мы завтра не приедем. Пусть нас передвинут в очереди… на конец весны. Или поищем другой питомник.

- А может, еще не поздно? – не сдавалась Глашка. - Может, еще не обрезали?

Подлив на сковороду воды, я накрыла ее крышкой и взяла телефон. Ольга, хозяйка питомника, сказала, что хвосты уже перетянула, и спросила, приедем ли мы выбирать щенка.

- Ну так что? – прикрыв микрофон ладонью, я повернулась к Глашке.

- А им правда не больно? – страдальчески сдвинув брови, уточнила та и вздохнула тяжело. – Ладно, поедем. Что делать.

Все это произошло еще в октябре, а сейчас мы возвращались из питомника домой. Сияющая Аглая обнимала на заднем сиденье переноску с жалобно скулящим Моргенштерном Помпилиусом, в миру просто Марком. Мисюсь появилась еще до ее рождения, поэтому воспринималась как естественный элемент мироздания, а щенок – это было новое, и только ее. Глашка умирала от счастья, а я – от ее счастья.

И тут же кольнуло мыслью о совсем другой девочке – к которой я не имела никакого отношения, но о которой не могла не думать. О ней – и о ее отце. Помочь я ничем не могла, только посочувствовать. Каждый вечер, ложась спать, я читала про себя короткую молитву, в которой просила у бога здоровья и благополучия родным и близким. Теперь к этому небольшому списку добавились Дима и Полина. Что было между нами – уже неважно. Все в прошлом. А в будущем я желала им только хорошего – так же, как и Лешке с его Наташей и Машей. Я знала, что Полина никогда не поправится, но надеялась, что она проживет так долго, как только возможно.

В день, когда должно было состояться второе судебное заседание, я никак не могла решиться позвонить Колесникову. Потом написала в воцап и получила вполне ожидаемый ответ: опеку присудили Ларисе. Теперь оставалось лишь одно: подавать апелляцию, потом кассационные жалобы, тянуть до совершеннолетия девочки. Сама бы я сделала именно так. Олег написал, что Дима по-прежнему с дочкой в Швейцарии, и если вернется, то только для продления визы.

Наверно, я могла бы попросить телефон, позвонить или написать. Но… не знала, нужно ли это Димке. Ему и так нелегко, стоит ли добавлять, напоминая о себе, вороша прошлое? Что я могу дать, кроме сочувствия на расстоянии?