Недосягаемые - Виктория Вашингтон (2020)

— Родители дома? — неожиданный вопрос вводит в ступор. От него исходит такой напор, что чувствую себя первоклассницей, родителям которой хотят нажаловаться за какую-то шкоду, что совершила их дочь.

— Нет, они уехали к знакомым, будут завтра вечером, — со стороны выглядит, будто совершенно не умею врать, но сейчас я говорю чистую правду. Они действительно укатили в закат, поставив меня перед этим фактом за час до отъезда. Но теперь мне ничего не грозило. Нет родителей — жаловаться некому, а потом он и вовсе забудет — надеюсь на это.

И вообще, что эта за тенденция, чтобы куратор сам приехал поговорить с родителями? Даже в школе учителя никогда не заморачивались и в случае чего снисходили лишь до телефонного звонка. И это при том, что на собрания мои родители едва не принципиально не ходили, считая это глупой тратой времени.

В голове зреет мысль, что его появления напрямую связано с тем, что я пропустила неделю модульных работ. В том числе и по его предмету.

— Замечательно, — он тянет губы в ещё более широкой улыбке и встает со своего мотоцикла. — Тогда имею наглость напроситься на чашечку кофе, — всунув ладони в карманы джинсов, уверенно подходит к железной подъездной двери.

— Увы, кофе нет, — усердно пытаюсь изобразить такую же язвительную улыбку, но понимаю, что больше становлюсь похожа на человека, у которого парализовало мышцы лица.

— Тогда чай, — не успеваю отказать, так как он тут же добавляет. — А если и его нет — воды попью, — вот же настырный какой, меня начинает злить такое поведение, потому что я не знаю, чего от него ожидать.

Вот же, казался таким хорошим, порядочным, а сам нахальным образом напрашивается к студентке в гости в десять часов вечера. Где такое видано? Но мне приходится молча подавить своё раздражение, потому что я понимаю, насколько серьёзными последствиями грозит пропуск модульных работ. И если с некоторыми преподавателями я смогу найти контакт и договорится, то насчёт него крупно сомневаюсь.

— Ну же, Щербакова, чего ты зависаешь? Раньше не замечал, что тебе нужно столько времени для осмысления информации, — подколол засчитан, отчего я закатываю глаза и подхожу к домофону, чтобы приложить ключ.

Едва мы подходим к лифту, понимаю, что он, будто мне назло, не работает. Остается только тяжело вздохнуть и сдержаться, чтобы не приложить ладонь к сердцу. Всегда казалось, что лифт ломается, только когда он мне нужен. Никто не жаловался на перебои в его работе — никто, кроме меня. «Хоть редко, хоть в неделю раз, он не работал…» — немного изменённые и не особо приличные строки Пушкина красовались на стене возле створок на первом этаже. Только это вселяло надежду, что я не одна такая «любимица судьбы».

— Какой этаж? — спрашивает Ян Дмитриевич, жестом руки пропуская меня вперёд по лестнице.

— Последний, — отвечаю, обречённо вздохнув. Последний, значит, чёрт возьми, шестнадцатый.

Мельком в голове проскочило, что он пропустил меня вперед, чтобы полюбоваться видом сзади, но я тут же отвесила себе мысленную пощечину.

Хватает резво добраться на седьмой этаж, а я уже вполне ощущаю, как сбилось моё дыхание и ноги с каждой ступенькой становятся более ватными, не желая дальше нести мою тушку. И селезенка тут же сигнализирует о себе болью в боку. Зря, наверное, чтобы показать всю свою спортивность, с самого первого этажа грациозно как лань, выгибая спину и выдвигая свою задницу, быстро поднималась по лестнице. Судя из тихого подсмеивания Яна Дмитриевича, выглядела я, скорее, как неуклюжий олень.