Он пытался ворчанием скрыть своё раздражение. Кэт звонила всем, кроме него. Харрис, Бренда, Одри, даже Брендон разговаривали с ней каждый день, дочь– чуть ли не каждый час. Но с ним Кэтлин упорно не хотела общаться, передавая через Лилибет кучу ценных указаний и пожеланий.

– Упс! – Пигалица повисла на руке мужа, с виноватым видом поглядывая на брата. – Я не знала, что ты держишь в тайне покупку семейного гнёздышка.

Брендон натянул вязаную шапочку на любопытный нос любимой.

– Конечно, если бы это делала ты, то знал бы не только Вашингтон, но и все его пригороды.

– Я ничего не держу в тайне! – Одри вернула шапку на место. – Потому что человек я открытый, не то что некоторые агенты там всякие.

Холл чмокнул жёнушку в нос.

– Потому что у тебя в одном месте ничего не удержится!

– Ладно, можете издеваться, ваше время! – Она хмыкнула, легонько похлопав ладонью по виску: – Но если бы вы знали, сколько тактически выверенных разработок вышло из этого вот мозга!

Через несколько часов отец с дочерью стояли возле красиво отделанного высотного дома. Лилит настойчиво давила на кнопку домофона, решив, что маму можно и перепугать насмерть, если, не предупредив о себе, зайти в квартиру. Никто не отвечал.

– Странно в это время…. – Она вспомнила разговор с Ритой трёхдневной давности и стукнула себя по лбу: – Как я могла забыть! Мама сегодня обедает с бабушкой и дедушкой!

– Надеюсь, у тебя есть ключи? – скрывая раздражение поинтересовался Мэтт.

– Конечно! – Девочка порылась в карманах и потянула за лямку на плече.

Он помог дочери снять со спины рюкзак.

– Вот поэтому я и не люблю сюрпризы!

Полчаса спустя Вуд стоял у окна четырёхкомнатной квартиры, вглядываясь в огни вечернего Финикса. Раздумывая, в какой части города находится сейчас Кэт.

Он запретил Лилибет звонить матери после того, как Джон ответил, что та уехала на какую-то встречу больше часа назад, мотивируя свой запрет нежеланием нарушать заранее запланированное свидание.

Девочка ушла в свою комнату, пообещав накормить отца через пятнадцать минут, но совершенно забыла про своё заверение. Из спальни Лилибет доносился смех; наверное, уткнулась в компьютер, обзванивая по скайпу подруг.

Мэттью общаться ни с кем не хотелось. Он ждал появления брюнетки, не замечая, что долгое время стоит на одном месте, засунув руки в карманы и переступая с носков на пятки.

Паркер в сотый раз повторила монолог, приготовленный для Бейна, уговаривая себя быть решительной, отбросив в сторону любую жалость. Когда-то нужно начинать думать о себе. Так больше продолжаться не может – от этого закипает мозг, а залитые слезами подушки скоро можно выкидывать. Кэтлин забыла, когда в последний раз высыпалась. Сердце как открытая кровавая рана, в котором она с методичностью маньяка-садиста находила новые места для разрезов. Совесть, гордость, жалость, снова совесть…

Брюнетка никак не могла сказать Каламе о разрыве. Последний их разговор в её кабинете был мерзкой разборкой за внезапное появление в ресторане, не более. Он ушёл, наверное, не в силах выслушивать упрёки истерички, не желая опускаться до её уровня, сказав, что будет ждать, когда она успокоится и позвонит.

Кэт не могла говорить с Мэттом. Что сказать, чем порадовать? Тем, что так и не решила ни одну из своих проблем? Даже заботу о дочери переложила на его плечи…

Говорят, что гордость – это состояние радости за достигнутые результаты. Её гордость имела совершенно другое происхождение, и никаких достижений в последнее время не было, как и результатов. Но тем не менее именно это чувство мешало набрать номер Вуда и попросить помощи… Чем он мог помочь? Разве что выслушать? Да хотя бы и это, выплакаться на чьём-то плече у неё возможности не было. Матери нельзя рассказывать о Бейне – выслушивать ещё один упрёк, что стремится повторить её жизнь, не учась на ошибках, не хочется. Рита не права: она – не слепой подражатель…