История шрамов - Кая Север

— Осматриваетесь, мисс Боуман, перед тем, как пуститься во все тяжкие? — он явно обратил внимание на собранный рюкзак, что до сих пор валялся у двери. — Если вы думаете, что подобным образом облегчите жизнь моему внуку, то вы ещё глупее, чем я думал.

С последними словами он двинулся в сторону лестницы, видимо, в очередной раз все для себя решив.

Наверное, с пережитым стрессом и неутихающей болью в груди, на меня спустилась еще и жуткая усталость. Этот старик победил, так что я не видела смысла с ним спорить или что-то доказывать. Потому я и отвечала честно и прямо, убедившись, что ему плевать, к тому же, на мои извинения:

— Пытаюсь прикинуть, в какое из сомнительных заведений в округе смогут взять на работу мигрантов без документов, и сколько смен придется отработать за месяц, чтобы собрать нужную сумму. Может, это и глупо, но это все, что я сейчас могу.

Зря я это начала. Он наверняка подумает, что это попытки поныть и разжалобить его. Плевать. И если до этого я старалась как-то стушеваться и убраться с его глаз, то теперь уверенно вернулась на свое место, возвращая газеты на место и принимаясь аккуратно складывать их. Я даже не смотрела на деда Алька, и не ждала от него никакой эмоциональной реакции. Я вообще ничего не ждала уже, если честно. Просто ответила так, как думала. И как было на самом деле.

В ответ на мои слова старик только лишь рассмеялся, тут же снова закашлявшись:

— Вы и впрямь знаете моего внука всего ничего, если решили, что он позволит своей возлюбленной трясти сиськами перед другими.

Вот теперь я к нему развернулась. От возмущения у меня даже дыхание перехватило. Держась обессиленно за перила лестницы, этот ублюдок продолжал:

— Мисс Боуман, если вы собрались разбить сердце моему отпрыску, то сделали бы это раньше, а не тогда, когда он к вам так привязался. Он глуп и никчёмен, но он не заслужил подобного.

Его и впрямь это волнует? Разбитое сердце Алька и то, чего он заслужил? Не этот ли старик еще вечером утверждал, что готов засадить своего внука в тюрьму?

Я хотела говорить осторожно, потому как все еще не до конца понимала этого человека, и чего он вообще хочет. Но ничего поделать со своей честностью не могла. Лгать, чтобы добиться своего? Я даже придумать не смогу, как его обхитрить и попытаться хоть как-то наладить их отношения.

— Я не знаю, как исправить то, что сделала, — со всей присущей мне честностью и наивностью заявила я. — Но очень этого хочу и буду стараться. Если вы хотели мне открыть глаза на то, что я испортила ему жизнь — можете считать, что у вас это получилось. Но я не хотела... Думала, что делаю ему лучше, но ошиблась. Простите, я не хочу вас отвлекать этим. Просто... Мы уйдем и сделаем все, как вы сказали. И больше наказывать его за мои ошибки не придется.

Слишком откровенно. Слишком много. Слишком не умеешь держать язык за зубами. Но что теперь с этим сделаешь... Разве что опять опустить глаза в стол, молясь о том, чтобы этот разговор как можно быстрее закончился.

Вместо ответа мой собеседник долго кашлял. Очень долго, настолько, что я успела вновь поднять на него взгляд и даже в полумраке заметить, что платок, которым он пользовался, уже насквозь пропитан кровью. Больно кольнуло осознание того, насколько те мои слова о том, что он не увидит своих правнуков, были правдой. И, словно бы мало мне было этого жестокого осознания, старик вдруг совершенно серьезно спросил, безо всякой насмешки:

— Вы его и впрямь любите, мисс Боуман?

Его вопрос буквально пригвоздил меня к месту, заставив сердце заколотиться.

— Насколько, мисс Боуман?

Странно было слышать такой вопрос от этого старика. Еще недавно он сам меня оттолкнул, запретив говорить с ним о любви. А теперь сам спрашивает? Насколько сильно я люблю Алька?