Это всё из-за тебя - Анна Никитина

Показываю розыгрыш мяча и пытаемся повторить вместе, но больше это получается шалостью. Отнимаем… Бегаем… Цепляем друг друга и много смеемся. В основном смеется Аня. Что растворяет эту забвенную тишину района. Я только отражаю её и прусь от счастья конкретно. В три выезжаем к ней домой. Гоню своего зверя на полную, почти укладывая стрелку спидометра.

— У нас есть еще время, — говорит Аня, косясь на рулевую часть, где находится спидометр. — Поля написала, что папа встал, но к нам он вряд ли зайдет. Мама заходит в четыре, — информирует Ню, и я сбавляю скорость. Полчетвертого добираемся к Аниному дому. Держимся за руки около её подоконника.

— Привет, — выглядывает заспанная, но довольная Поля.

— От тебя жду подробности. Только вы это, не стойте тут долго, — информирует сестра Ани. — папа уже не спит.

— А вы, ребята, здорово смотритесь! — делает милую моську и пальцы в виде сердечка и отправляет нам.

— Поля! — шикает Аня на сестру.

— Все, ухожу, ухожу. А от тебя, кстати, жду подробности. — тыкает пальцем в Аню и скрывается.

— Спасибо за этот вечер, — шепчет Аня тихо, но для меня, будто кричит на весь мир.

— Я тебя теперь, как Джульетту, буду каждый вечер ждать под окном, — улыбаясь, отвечаю.

— Надеюсь, не с таким печальным концом. — выдыхает Аня.

— Нет. У нас будет так: «и жили они долго и счастливо…» — не отводя взгляда от неё, отвечаю. Но не удается продолжить. Мы слышим приближающиеся к нам шаги…

13

Я болею Кириллом Сомовым, и это походу не лечится. Анна Бурцева

Если до этого мы слышали голоса друг друга, то сейчас в этих кварталах стоит звенящая и удушающая тишина, и взгляд, направленный друг на друга. Мы не двигаемся. Замираем, словно статуи. По телу озноб проходит. Мне и страшно, и зашкаливающий адреналин нервно несется по моим венам. Я боюсь, что нас заметят. Я не дышу. Цепляюсь за края футболки Кира и стискиваю их в кулаки. От его кожи жар исходит. Мы близко настолько, что дышим друг другу в рот. Мурашками покрываюсь. Внутри страх и порхающие бабочки переплетаются в танце. Если провести траекторию движения, то меня не видно из-за угла, откуда доносятся шаги. А левую часть спины Кира закрывает увесистый плющ с клумбы, что плетется до окна второго этажа нашей соседки теть Гали. Остальная часть его спины находится в свете фонаря. Шаги становятся все отчетливее, и голос тоже. В нем нервные нотки звучат. А когда он поворачивает из-за угла, я вовсе готова раствориться. Стать невидимкой.

Отец.

Он поворачивает из-за угла дома. Напряженный, сонный, взъерошенный и яростный. Окидывает нас взглядом, а точнее Кира. Меня же он прикрывает собой. Недовольно морщится и вовсе багровеет, когда видит распахнутое окно с нашей комнаты на первом этаже.

— Как не пересекли границу? — спрашивает недовольно отец. — Какой ещё, к черту, форс-мажор! — отвечает кому-то в трубку. — Там должен быть наш человек… — орет в трубку. Что-то явно произошло, и отец недоволен.

— Я сейчас приеду… На вас нельзя положиться даже в элементарных вопросах! — кипит отец и отходит к машине. Заводит и ослепляет нас фарами. Я до сих пор не двигаюсь. Пребываю в трансе. Жду, пока папа покинет парковку. И когда он уезжает, я восстанавливаю наконец-то дыхание.