Дар времени (ЛП) - Бет Флинн

— Поцелуй? — Прежде чем я успела ему ответить, он потянулся в задний карман джинсов и протянул мне то, что достал: — «Поцелуй Херши»?

Я поняла, что он пытается разрядить обстановку, и улыбнулась ему. Мой взгляд упал на кофейный столик, и я обнаружила там крошечные серебряные шарики. Я не раз задавалась вопросом, что это такое, но никогда не спрашивала. Это были следы его, по-видимому, нового шоколадного фетиша. У меня сжалось сердце, когда я вспомнила, как находила пустые обертки Jolly Rancher по всему дому и даже в стиральной машине. Томми обожал карамельки и, развернув их, засовывал целлофановые обертки в карманы. Я проглотила непроходящую печаль и взяла «Поцелуй».

Возвращаясь тем вечером домой, я вспоминала о признании Гризза и приступе паники, захлестнувшем меня в тот момент, когда показалось, будто его слова означают, что уже слишком поздно для нас с ним.

Вместо того, чтобы ехать домой, я направила машину в наш старый район, к Тенистому Ранчо. Когда улица, где жили Картер и Билл, осталась позади, я принялась колесить по другим еще проселочным дорогам. Хотелось подумать, так, чтобы ничего не отвлекало — ни яркие огни, ни оживленное движение города. Я вспоминала все телефонные разговоры и электронные письма, которыми мы обменивались с сестрой Мэри Кэтрин после смерти Томми. В памяти всплыл один из множества наших разговоров, самый последний.

«Чего именно ты боишься, дитя? — спросила она меня, когда я прижала телефон к уху.

— Не знаю, сестра. Думаю, я боюсь того, что могу начать к нему чувствовать. — Или того, что чувствовала всегда и сейчас не хочу признавать.

— И почему же ты этого боишься?

— Наверное, причин несколько. Я думаю, Томми не одобрил бы этого из-за того, кем был Гризз. Гризз практически всю свою жизнь делал противоположное всему тому, во что я верила, и последние пятнадцать лет провел в тюрьме строгого режима. И это мужчина, в которого я хочу снова влюбиться? Чтобы подвергнуть риску собственных детей?

С того конца телефона послышался короткий смешок.

— Я никогда не рассказывала о том, что по долгу служения в свое время часто посещала множество тюрем. На самом деле один из самых замечательных дней в моей жизни был проведен в самой знаменитой тюрьме нашей страны.

— В тюрьме? — это меня слегка удивило. — Замечательно?

— Совершенно верно. Они были худшими из худших. Там столько ненависти. Так много отвращения. Столько боли. Изгои общества. Это люди, творившие ужасные преступления и считавшие себя недостойными жизни вне этих стен. Но, что еще хуже, они считали себя недостойными прощения и любви. И в тот день мне удалось кое-что увидеть. Ты знаешь, с кем я там была?

— Нет, сестра. Не знаю.

— Я должна была провести этот прекрасный денек, навещая заключенных, с матерью Терезой. Тогда она ещё была сестрой Терезой.

Я сглотнула с трудом.

— Мы встречались с убийцами, насильниками, торговцами людьми. С мужчинами в татуировках, которые хвастались числом убитых ими людей. Один мужчина мне особенно запомнился. Он убил одиннадцать человек. Когда мы подошли к нему, я заметила в его взгляде вызов, эмоциональную броню, потому что он привык видеть вокруг лишь осуждение и ненависть. И конечно, он думал, что мы, невесты Господа, имеем полное право осуждать его. Ему было бы безразлично наше негативное отношение, потому что он был готов к нему.

— Что произошло? — Я уже начала немного беспокоиться о том, что она собиралась мне рассказать и задержала дыхание.

— Я наблюдала за тем, как к нему подошла мать Тереза. Заметила, как поначалу он замер, а потом, когда она сняла со своей шеи распятье и с любовью надела на него, манера поведения у него изменилась. Она сказала ему всего три слова. — Сестра сделала эффектную паузу. — Она сказала «Я люблю тебя». И всё. Три простых слова, душевные, искренние и преисполненные сочувствия. Три слова, которые могут изменить мир, если мы позволим им.