Он снова пишет.

«Ты говоришь, что он инсценировал нападение на тебя? Но то, что я увидел, не было инсценировкой».

На этот раз, когда он смотрит на меня, в его взгляде читается боль, и это заставляет меня задуматься, что он видел той ночью. Интересно, что он испытал? Я знаю, что у меня была реакция на то, что было применено ко мне, но они не вдавались в подробности.

— Он накачал меня наркотиками, — говорю я, ерзая на стуле. — Он должен был обставить это как попытку изнасилования. Но у меня была реакция на наркотики, и, по-видимому, я употребила их слишком много. Я пролежала в больнице неделю без сознания.

Оба кулака Джейкоба крепко сжимаются вместе с его глазами. Его ноздри раздуваются, а рот сжимается в тонкую линию. Исходящий от него гнев ясен, как Божий день, полная противоположность тому, каким он был раньше.

Затем он пишет снова.

«Ты в порядке?»

Я издаю короткий смешок, потому что это тот парень, которого я узнала. Он вернулся.

— Ты меня спрашиваешь? Это ты лежишь на больничной койке с тремя ножевыми ранениями. — Я подхожу, сажусь на край кровати и мягко обвожу его раны. — Что случилось? — Тихо спрашиваю я.

«Сначала ответь ты».

Я испускаю вздох.

Я знаю, что на самом деле Грант меня не насиловал, но осознание того, что он мог бы это сделать, и что у меня не было бы возможности остановить это, и никаких воспоминаний об этом, совсем не укладывается у меня в голове.

Но сидеть здесь, рядом с Джейкобом, что ж, это делает ситуацию лучше. Я подношу одну из его рук к своим губам, целую разбитые костяшки пальцев, а затем улыбаюсь. — Теперь я в порядке.

Используя ту же руку, которую я все еще держу, он притягивает меня ближе, чтобы прижать к себе так, чтобы не было больно. Наконец-то, думаю я, закрывая глаза и прижимаясь ближе.

Боже, как же это приятно. Я скучала по нему. Я скучала по его прикосновениям. Я скучала по его теплу.

Он тяжело выдыхает, и это заставляет меня думать, что он чувствует то же самое.

— Твоя очередь, — бормочу я ему в ухо.

Я остаюсь рядом, но наклоняю голову так, чтобы все еще видеть блокнот, когда он снова начинает писать.

«Мысль о том, чтобы оглядываться через плечо в течение следующих десяти лет, была непривлекательной. Итак, я взял дело в свои руки».

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть ему прямо в лицо. — Что ты имеешь в виду?

Он тычет языком в щеку, а затем морщится, как будто это больно. Должно быть, он почувствовал это у себя в горле.

«Я собирался стать психом, от которого все держались бы подальше. Мне просто уже было все равно».

— О, Джейкоб. — Я наклоняюсь к нему, прижимаясь лицом к его шее, но стараясь нигде не причинить ему боль. — Мне так жаль.

Он слегка качает головой, прежде чем написать что-то еще.

«Я почти добил его. Но потом появились трое из его парней и прижали меня».

Я закрываю глаза, стараясь не представлять это, но, несмотря ни на что, я вижу, как его удерживают, в то время как какой-то сумасшедший парень наносит ему удар ножом, а затем оставляет истекать кровью.

«Я просто не знаю, чего ожидать, когда вернусь».

— Вернешься? — Я сажусь, чтобы снова посмотреть ему в лицо. — Джейкоб, ты не вернешься. Ты снова свободен. Затем, увидев совершенно растерянное выражение его лица, я добавляю. — Я заставила своего отца исправить все, что он сделал с тобой.

Он выглядит потрясенным, потерявшим дар речи, испытывающим облегчение. Целую минуту он просто смотрит на меня.

Я не могу поверить, что с тех пор, как он пришел в себя, он сидел здесь, ожидая, что его отправят обратно в тюрьму, но, конечно, он не знал всего, что произошло, пока он был здесь.

— Прости, это должно было быть первым, что я тебе скажу.

Он качает головой, на его щеках начинает формироваться легкая улыбка. Мне так приятно видеть ее снова, что мое сердце трепещет, я чувствую легкость и счастье.