Девочка с Севера - Анна Трефц

— Эх, чем же ты еще можешь себя успокоить, коли не грубой клеветой, — и он фыркнул.

Вот так Маша поменяла место жительства. Поменяла она и образ жизни. Вставала она в восемь утра, мчалась на урок по вокалу. Строгий преподаватель Игнат Робсон, неопрятный косматый мужик лет сорока, спуску ей не давал. Выговаривал, что она полное ничтожество, петь совсем не умеет, а то, что умеет, пением не назовешь. Так, вытье в подворотне. Уроки были странные — то она шипела от низов к самым верхним нотам, то «булькала» октавами, то выпевала музыкальные интервалы.

— Нужно расширить твой диапазон, — ворчал преподаватель. — Иначе ни одну песню тебе не подобрать.

Маша молча терпела, старательно выполняла его требования. Вечерами занималась еще и дома, повторяя по настоянию Игната утренний урок.

В середине дня ее ждал преподаватель по хореографии, который на первом же занятии потребовал называть себя Вовиком, и никак иначе. С ним Маша испытывала настоящие муки. Сначала она проходила с ним классический станок. В детстве, как всякая девочка из хорошей семьи, она занималась танцами, но то были занятия для удовольствия. Она и понятия не имела, что все эти батманы, плиссе и арабески могут так выматывать за считанные минуты. Вовик стоял рядом и периодически лупил ее палкой то по ногам, то по спине, требуя ровных линий.

— Тебе нравится бить людей? — однажды, не вытерпев, пискнула она.

— Человеком станешь, когда научишься спину держать, — холодно ответил садист и, поддев палкой ее бедро, заставил поднять ногу. — Упражнение не закончено. Работай, а не огрызайся.

Серж не появлялся на занятиях. Один раз заглянул в класс к хореографу, оглядел ее, вымученную, растрепанную, мокрую с ног до головы, хмыкнул:

— Потрясающе выглядишь.

И разочарованно обратился к Вовику:

— Смотрю, ты ее жалеешь.

Маша только головой покачала.

Вечером у нее был неизменный шейпинг в спортивном клубе, который заканчивался бассейном, массажем и солярием. А по субботам сауной. Домой она приползала к десяти. Пела упражнения и плюхалась в кровать. На ужин сил не оставалось. Вот и вся жизнь. Спустя неделю у нее появился репертуар. Пока состоящий из одной песни. Выбор происходил в офисе Сержа.

— Нравится? — гордо вопросил он, когда они прослушали первую композицию в исполнении автора.

— Ну… — уклонилась от прямого ответа Маша, которой песня не очень понравилась.

— Ты что, она бешеных бабок стоит! Пять тыщ долларов! Автор — известный человек, — обиделся меценат.

— В общем-то, она не слишком интересна в музыкальном плане, — неожиданно поддержал певицу преподаватель по вокалу. — Голос показать не на чем.

— На нашей эстраде голос показывать не принято, — угрюмо заметил Серж. — Некоторые звезды вообще петь не умеют, и ничего. Была бы морда смазливая да раскрутка хорошая.

— Тогда почему я? — На сей раз Маша смело вскинула на него глаза. — Есть куча девиц куда смазливее меня.

— И то верно, — запальчиво ответил Бобров.

— Тайм-аут, — на манер рефери поднял руку Игнат. — Может быть, эта песня и хит, но не Машин.

Повисла тяжелая пауза. Бобров потер переносицу и недовольно пробубнил:

— Сам знаю. Ладно, есть у меня еще одна на примете.

Правда, автор никому не известен. Держал его про запас, думал, спихну, когда случай подвернется. Он поставил другой диск. Музыка Маше понравилась, но вот исполнение… Голос у композитора был хриплым — слов не разберешь.

Нет, не умею я ждать,

Не умею просить,

Не умею прощать,

Но я умею любить…

Маша задумалась. Песня явно не про нее. Скорее ее Ирма могла бы спеть с чувством. Наверное, для нее она и предназначалась: для гордой женщины, лукавой, жестокой, сильной, как леди Макбет. Мужчины такой восхищаются на расстоянии, потому что подойти боятся. Такая всегда выбирает сама, но остается одинокой. Впрочем, про одиночество — это ей сейчас очень даже понятно. Но вот все остальное…