Первые снежинки - Иоланта Палла

— Можно? — спрашивает, хотя уже в наглую что-то там нажимает. — Держи, — подаёт мне мой смартфон, на котором высвечивается вызов контакта Маршал. Я сглатываю, пока он с улыбкой сбрасывает звонок и что-то строчит в своём телефоне.

Сердечная мышца клокочет от его нахождения рядом. Мне жутко не нравится такая реакция, и я хмурюсь, глядя на экран смартфона. Вот значит, какой ты, Маршал… Напряжение понемногу отпускает, когда раздаётся звонок, но я всё равно ловлю на себе взгляды новых одноклассников. Как бы я ни старалась не воспринимать всё близко к сердцу, их смешки и перешёптывания начинают действовать на нервы. На втором уроке я начинаю ёрзать на стуле, потому что Антон сидит сбоку и смотрит на меня. Игнорирую его до последнего, но тот, не получив зрительного контакта, строчит что-то в телефоне. Мой тут же вибрирует.

Маршал: Сходишь со мной в кафе, Милые Ушки?

Бросаю на него непонимающий взгляд и ничего не отвечаю. При этом сердце точно выбивает иероглифы на рёбрах. Колотится так, словно функционирует последние минуты. И я ловлю себя на мысли, что хочу сбежать из класса. Мало того, что я жутко туплю по каждому предмету, так ещё и Маршал отвлекает от усваивания материала. Я ожидаемо злюсь. Не на него, а на себя. За то, что сейчас жутко напоминаю себе Женю, которая потеряла часть серого вещества, когда объект её симпатии вдруг уделил ей внимание, а ведь Антона и не знаю вовсе! Для меня он просто красивая оболочка. Он не может мне нравиться! К тому же, у него есть чокнутая подружка, которая убивает меня взглядом.

В общем, я с трудом доживаю до большой перемены и пулей вылетаю из класса. Телефон вибрирует в рюкзаке, оповещая о новом сообщении, но я не спешу заглядывать в содержимое. Наверняка, это Тоша… Бр-р-р… Даже в мыслях звучит голос Кристины и её протяжное То-о-оша…

В столовую я не попадаю, точнее, стопорюсь в дверях, глядя на то, что все столики заняты, но место есть рядом с… Антоном. Желудок скручивается, требуя еды, только я сглатываю слюну и разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Я, конечно, боец за справедливость, но американских горок на сегодня достаточно. Иду по коридору, рассматривая листок с расписанием и номерами кабинетов, как вдруг меня кто-то хватает за шею. На глаза ложится повязка. Вскрикиваю и тут же тяну воздух через нос, потому что мне и рот затыкает чья-то сухая ладонь. Семеню ногами, пока меня тащат назад, и охаю, падая на колени, ведь меня резко толкают вперёд. За спиной хлопает дверь, и раздаются девчачьи смешки, а я часто моргаю, глядя по сторонам, и, к своему ужасу, замечаю, что нахожусь в еле освещенном помещении. Его габариты настолько малы, что горло сдавливает паника. Мозг моментально выдает картинки из прошлого, и я обнимаю себя руками.

— Мамочка, не надо… Мама, пожалуйста, выпусти меня…. Мама!

Сердце подпрыгивает вверх от громких ударов. В ушах появляется звон. Я верчусь по кругу. Стены сливаются в тёмное месиво. Перед моими глазами возникает совершенно иные образы. На коже выступают капельки пота. Я сажусь на корточки и сжимаю голову руками, чтобы не слышать голоса прошлого.

— Мама… Мама, не надо…. Открой дверь… Мамочка… Я прошу тебя…

Жадно глотаю кислород, но он, будто не поступает в лёгкие. Грудную клетку жжёт. Я крепко зажмуриваюсь и считаю. Не помогает. Из груди помимо моей воли вырываются рыдания. Тихие.

— Я спасаю тебя, Лизонька! Я нас спасаю!

Я только громче плачу, потирая запястья, за которые мама хватала меня. На них тёмные следы от её пальцев. И я тру щёки, но они не высыхают. Мне страшно. И никто не спешит вызволять меня из этого адского плена.