Она смотрит на меня долгим взглядом, в котором, к моему удивлению, нет ни насмешки, ни злорадства.

— В этом твоя проблема, — она расправляет плечи и закидывает ногу на ногу: — ты уверен, что знаешь все на свете.

Вцепляюсь руками в колени и смотрю прямо перед собой.

— Я думаю, что тебе одиноко, и в этом нет ничего удивительного. Еще я думаю, что ты мог бы найти кого-то получше.

— Ты ее не знаешь, — сердито бормочу я.

— Зато я слышала кучу историй о таких знакомствах. Дело твое, конечно.

— Вот именно. Я уверен, что она — та, кого я искал. И скоро ты сама в этом убедишься.

— Хорошо.

— И не вздумай жалеть меня! Каждый встречает своего человека по-разному. В этом нет ничего унизительного!

— Твои слова. Не мои.

Некоторое время мы молчим. Другие автомобили, как и говорил водитель, попадаются крайне редко. Когда одна из таких одиноких встречных машин ослепляет меня яркими синими фарами, я тихо говорю:

— Ты ведь этого хочешь: увидеть мой провал.

Венерина еле слышно усмехается.

— Не одному же тебе смотреть на мои.

Ее слова совсем не обидны. Наоборот, мне становится как-то легче. Не знаю, как выходит, что в этой машине с водителем Эльвиры, сидящим впереди, мы снова становимся друзьями. Но я точно знаю, что это волшебство рассеется, как только мы покинем этот кожаный салон. Мы обмениваемся искренними улыбками, и я понимаю, что Венерина чувствует то же самое.

Ни она, ни я не хотим испортить момент, и молчим всю оставшуюся дорогу. Солнце скрывается за деревьями, и скоро совсем стемнеет.

Когда усатый водитель притормаживает, чтобы вписаться в резкий поворот налево, волнение возвращается. Я вижу табличку с названием улицы. Это ее улица. Улица, на которой живет Сашка. Сердце стучит в висках, желудок сжимается, а по спине пробегает неприятный холодок. Лицо, наоборот, горит, и я чувствую, как на лбу появляются капельки пота.

— Где-то здесь, — говорит водитель. Он ведет машину медленно из-за ужасной грунтовой дороги, испещренной глубокими ямами. — Ну, точно. Прибыли, господа!

К моему ужасу, фонарь ярко освещает знакомый мне дом. Деревянный и зеленый, с уютным крохотным крылечком. Соседний дом я тоже узнаю. Мы с Сашкой смеялись над ним, потому что он совершенно сюда не вписывается. На их улице сплошь деревянные небольшие домики, а этот — огромный темный и каменный, больше напоминающий замок в готическом стиле. Если приглядеться, вдали можно заметить серые пятиэтажки, что и делает это небольшое поселение городом.

Я не спешу вылезать из машины, несмотря на ожидающий взгляд Лены.

— Эльдар, ты, наверное, хочешь, — Венерина наклоняется к усачу, — что-нибудь поесть. Я видела, что мы проезжали магазин.

Она протягивает руку с зажатой тысячной купюрой, и усатый Эльдар посылает ей благодарный взгляд. Уверен, он понимает намек, но ничем это не показывает.

Когда мы остаемся одни, Венерина говорит:

— Долго будешь сидеть? В окне горит свет. Поторопись. Что-то мне подсказывает, что люди здесь ложатся спать рано.

— Не могу, — хриплю я. — Я думал, что смогу, но…

— Так, — Венерина поднимает руку и включает свет в салоне, чтобы я мог увидеть ее уверенный взгляд, — ты водишь мотоцикл, помнишь? У тебя даже есть шлем с черепом.

Я выдавливаю из себя трусливую улыбку.

— Ты — не трус. Волноваться это нормально. Сейчас ты выйдешь отсюда, откроешь калитку и позвонишь в звонок. А дальше все пойдет как по маслу.

Я нервно киваю несколько раз и безуспешно пытаюсь сглотнуть слюну: в горле совсем пересохло. Венерина перегибается через меня и открывает мою дверь.

— Вперед! — с воодушевлением говорит она.

Я вылезаю и сразу же, хватаюсь за машину, чтобы не рухнуть. Ноги ватные и непослушные. Кое-как совладав с ними, я двигаюсь в сторону металлической калитки. А если она заперта? Мне хочется, чтобы она была заперта!