Покосившись в сторону мужчины, Аддамс недвусмысленным жестом стучит по своему запястью без часов. Ей абсолютно некогда тратить время на молчаливые посиделки.

— Я хотел бы извиниться, — наконец произносит Ксавье, окончательно стерев в пыль многострадальный лист и небрежно сдувая оранжево-коричневые песчинки с раскрытой ладони. — Не только за маячок. Видишь ли, у меня есть дурная привычка — я постоянно тебя недооцениваю. Всегда думаю, что ты не справишься… А ты справляешься. Я был не прав. Если бы я не отверг твое предложение о совместном расследовании, всё могло бы быть иначе. Возможно, Клем была бы жива.

— Она кое-что рассказала мне о тебе. Там, в бункере, — Уэнсдэй колеблется, с трудом подбирая слова. Но этот вопрос вертелся у неё в голове слишком долго, чтобы она могла промолчать. — Почему ты прогнал её, когда она приезжала к тебе перед поступлением?

Торп отвечает далеко не сразу.

Тяжело вздыхает, касается ладонью распущенных волос, хаотично взъерошивая каштановые пряди. Похоже, воспоминания о погибшей сестре, которую он не успел спасти, и вправду причиняют лжепрофессору боль.

Будь Аддамс немного тактичнее, она не стала бы об этом спрашивать — но чувством такта она напрочь обделена. Наверное.

— Потому что моя сестра мне мешала, — нехотя признаётся Ксавье, виновато склонив голову. — Она ведь была наркоманкой. Мы выросли по отдельности, совсем друг друга не знали. И я не понимал, с чего вдруг должен возиться с её проблемами, когда мне хватало своих собственных. Очевидно, я просто идиот.

— Нет. Ты не идиот, — Уэнсдэй не должна испытывать желания его утешить, но слова срываются с губ против её воли. — Ты просто человек. Людям свойственно ошибаться.

— Наверное, ты права, — он кривовато усмехается, но отчего-то это выглядит совсем не так снисходительно как обычно. — Я только и делаю, что совершаю ошибки. Особенно во всём, что касается тебя.

Аддамс морщится. Ей хочется зажать уши руками, лишь бы только не слышать его слов.

Зачем? Какой теперь в этом смысл?

Они оба наломали дров, беспощадно уничтожив всё, что было и что могло быть.

Бесчисленных ошибок уже не исправить, время вспять не повернуть — иногда держать гораздо больнее, чем отпустить. И их странные ненормальные отношения яркий тому пример.

— Знаешь, Уэнс… Моя главная ошибка в другом, — очередная тягостная пауза, буквально выворачивающая наизнанку. — Мне гораздо проще было отталкивать тебя, нежели признать, что я… так сильно к тебе привязался.

Аддамс подскакивает на ноги так стремительно, что кампус пафосного университета начинает плыть перед глазами — очевидно, последствия сотрясения, о которых её предупреждали врачи.

Рациональное мышление упорно твердит, что она должна немедленно уйти. Вот только уйти не получается. Незримая несокрушимая цепь никак не отпускает, и болотная трясина снова затягивает её по самую макушку, лишая возможность глотнуть свежего воздуха.

Oh merda.

Наверное, она могла бы остаться.

Правда могла бы — был бы только повод договориться с собственной совестью.

Ведь на самом деле она совсем не хочет уходить и не хочет возвращаться к родителям.

Но никакого повода нет.

— Это ничего не меняет. Всё время, начиная с самой первой встречи, мы лгали друг другу, — скороговоркой выпаливает Аддамс на одном дыхании, больше всего на свете опасаясь передумать. И одновременно отчаянно желая передумать. — Да я даже не знаю тебя настоящего. А ты не знаешь меня. И если ты всерьёз считаешь, что с такими исходными данными у нас может что-то получиться, то ты действительно непроходимый идиот. Мне пора.

— Подожди, — Торп стремительно взвивается со скамейки и стальной хваткой сжимает пальцы на её локте, рывком разворачивая к себе. — Ты немного неверно поняла. Я ничего такого и не предлагаю. Но у меня есть другое предложение. Деловое. Тебя ведь исключили, верно? Чем ты планируешь заняться теперь?