— Надеюсь, что ты не лжешь. Я не хочу снова звонить в больницу.

В его словах не было угрозы. Это был факт. Брюстеру Болеру пришлось выполнить свою часть судебного приказа. Она старалась не обижаться на него за это, но не могла.

Она никогда не понимала, почему ее мать так быстро вышла за него замуж после смерти отца, не говоря уже о том, чтобы дать ему право голоса в жизни Джуд. Джуд вернулась в комнату, где ей не разрешалось запираться изнутри.

Был вечер, прошло два часа с тех пор, как она рассталась с Хейзелом, и каждая прошедшая минута отягощала ее безнадежностью, которой она не испытывала уже больше года. Лежа, раскинувшись на розовой кровати под розовым балдахином, она смотрела на маленькие белые букетики, украшавшие подходящую ткань и соответствующие обои. Однажды она пересчитала их, пересчитала все до последнего букета в своей комнате.

Двенадцать тысяч триста восемьдесят шесть. Это был номер, который она изо всех сил старалась забыть. Это было время в ее жизни, которое она хотела бы стереть из памяти, но пребывание в этой комнате только напоминало ей о тех днях.

Надя вошла в комнату без стука, как всегда. Она впорхнула в комнату с серебряным подносом в руках и заговорила со своим сильным русским акцентом.

— Ты должна уважать своих родителей, Джудит. Они заботятся о тебе. Ты счастливица, они тебя очень любят. — Она поставила поднос на туалетный столик, затем уперла руки в бедра и цокнула языком. — Посмотри на себя. Какой бардак. — Она подошла к Джуд и потянула ее за руку. Поправляя волосы, она сказала:

— Твой отец скоро придет.

— Мой отчим, — поправила Джуд.

Надя скривила губы, но проигнорировала поправку.

— Ешь. Соберись с силами и отвечай прямо. Хватит глупостей. Ты меня слышишь?

— Да, — ответила Джуд, глядя мимо Нади, когда она скребла голову заколкой для волос.

Отступив назад, Надя одобрила работу и улыбнулась, но это было неестественно, как и ее личность.

— Вот так. Не ложись. Поешь и подожди своего отчима.

Джуд больше ничего не сказала, но закатила глаза, задаваясь вопросом — Надя родилась такой холодной или мир сделал ее такой.

Дверь закрылась, и Джуд снова осталась одна. Она встала и подошла к туалетному столику, разглядывая варианты еды. Ничто не привлекало ее, поэтому она села за красивый столик и подкрасила губы, прежде чем пришел отчим, чтобы еще раз поговорить.

Ее недолго держали в напряжении. Ее отчим постучал и вежливо подождал за дверью, пока она не пригласила его войти. Он прочистил горло, когда вошел. Это был тик, который, как она знала, вел только к плохим вещам.

Встав, она сказала:

— Мне очень жаль. Я должна была позвонить.

— Тебе следовало вернуться домой. Что нам с тобой делать, Джудит? Мы говорим тебе остаться, ты уходишь. Мы позволяем тебе выбирать между больницей или домом, и ты всегда говоришь «дом», но продолжаете убегать. Больница кажется логичным местом для тебя…

— Нет, нет, пожалуйста. Я останусь дома.

— Ты уже обещала это раньше.

Она готова была попробовать все, что угодно, поэтому победила свою гордость и сказала:

— Я сделаю это, папа. Я останусь. Обещаю. Я выйду только тогда, когда ты скажешь. Я буду дома, когда ты скажешь.

Он остался у двери, хотя она была закрыта, качая головой.

— Это не наказание, Джудит. Это ради твоего психологического здоровья. Ты понимаешь, сколько боли и беспокойства ты причинила этой семье?

Его тон… она хорошо это знала. Слишком хорошо. Ее желудок скрутило в узел.

— Да. Мне жаль. Я стану лучше. Я больше не буду тебя беспокоить. — Она подумала о Хейзел и блаженном пузыре, в котором жила на этой неделе, понимая, как все это было так мимолетно. — Пожалуйста, папочка.

— Мне жаль.

Она замерла и уставилась на него.

— Почему ты сожалеешь?

— Они думают, что тебя следует изолировать.

Слезы мгновенно защипали ей глаза.