Укради меня - Анель Ромазова

Закончил я разбор на том, что выкинул все бездонные кошели, которые отобрал. На них оказались вышитые герба их секты! Оставлять такое — значит просто в голос кричать, что убил и обобрал трупы учеников этой секты. Я попытался срезать эти монограммы, но сволочи были слишком хитрые — эти вышивки были вплетены в пространственное измерение, так что кошели превращались в бессмысленные тряпочки из-за этого. Потеряв так два кошеля, я психанул и развесил остальные по веткам. Пусть какой-нибудь придурок найдёт их, заберёт себе и попадёт под раздачу секты. Сделать гадость — всегда радость! Так что я даже слегка повеселел.

Утром закопал ямку с костром, убрал все следы моего пребывания тут и ушел дальше к горам.

Ох, как давно я по лесам вот так не ходил! Даже ностальгия какая-то! А то только медитировал у Ли Мубая или с ним по городам шлялся. А вот в таких условиях я полжизни провёл очень по ним скучал. Серьёзно, когда я к Ли Мубая попал, то он определил мой костный возраст как примерно двадцать пять лет, значит, я в лесах как минимум двенадцать лет провёл, полжизни, считай. Прекрасные двенадцать лет!

А сейчас мне «здешних» было тридцать четыре года. Правда, на этот возраст я себя не чувствовал, скорее лет на пятнадцать, не больше. У меня даже своя теория о возрастах культиваторов появилось — что они стареют и взрослеют гораздо медленнее, чем обычные люди, не только телом, но и разумом. Иначе мир полнился бы культиваторами, которым было бы на вид лет двадцать, а мозгами все сто. Это же какое-то сборище маразматиков! В общем, чтоб практики сохраняли стремления и радости на долгие-долгие годы, их развитие идёт изрядно медленными темпами, и даже с опытом и возрастом они остаются юными духом. Поэтому у многих из них стремления и желания максималистичны и гипертрофированны, как у подростков, хотя им сотни и тысячи лет. Вон, даже Ли Мубай, хоть ему уже четверть тысячелетия, но по поведению он максимум лет на двадцать пять тянет. Старается, конечно, быть холодным и загадочным, но частенько у него проскальзывает поведение не по возрасту.

До гор я дошел на седьмой день, больше ни с кем не встретившись. В смысле, из практиков. А вот фауна явно посильнее стала — я даже убил (и съел) гигантского варана, размером с лошадь, не меньше. У него была чудовищно кислотная слюна, запросто разъедала деревья и камни, пришлось аккуратно отрубить ему голову, уклоняясь так, будто танцую на льду. Зато он вкусный был!

— Стой! Ты кто такой?! — на выходе из балки, прорезанной в почве стекающим с гор ручьём, меня встретили двое парней. Один с копьём, второй в латных доспехах и со здоровенными шипастыми перчатками.

— А вы кто? — не стал сразу же отвечать я. Мало ли что за поцы, может, такие же добряки, как и предыдущая группа, да будут они хорошо перевариваться в животах местных хищников.

— Мы первые спросили!

— Так первые и отвечайте!

— Да ты! — у парня в латах, что со мной говорил, рожа покраснела, и он поднял руки, рефлекторно становясь в стойку.

— Тише. — второй дотронулся до него копьём, останавливая прорыв броситься на меня. — Я — Чжоу Е из секты Пронзающих Небеса. А это Чу Фу из секты Алого Дракона. Твоя очередь.

— Я Дикарь, ученик мастера Ли Мубая. — они же назвались, почему бы и мне не проявить вежливость.

— Зачем ты сюда пришел, друг Дикарь?

— Хм. — довольно грубый вопрос, но я чувствовал, что это было сказано без злобы. — Наверное, затем же, зачем и вы — организовать лагерь.

— Прости, друг, но это место уже занято нашими сектами, мы принимаем только своих. Поищи себе другое место. — пожал плечами Чжоу Е.

— Ладно, не вопрос. — я тоже пожал плечами. Ну занято и занято, нет смысла выпускать друг другу кишки за кусок скалы. Я помахал рукой и развернулся уходить. — Удачи вам.

— И тебе, друг, удачи. — копейщик кивнул.

— Эй, зачем ты его отпустил?! — я услышал, как Чу Фу громким шепотом спрашивает копейщика. — Он же один и слабый!