Снова моя - Надежда Борзакова

Перевела взгляд на брата. Начисто выбритый и умытый. Синяк на скуле тоналкой замазан. В наглаженной черной рубашке под распахнутой курткой. На первый взгляд, обычный парень, который недавно с кем-то подрался. А если чуть-чуть лучше присмотреться, видны припухлости вокруг глаз, никак не связанные с полученным от Ветрова ударом по лицу. И в общем лицо отекшее, хоть сам он стройный. Худой даже. На меня Денис не смотрел. И ни слова не говорил сверх необходимого минимума, чтоб договориться, когда поедем.

Кроме нас на кладбище только священник и соседка тетя Вера. Все. Больше никого.

— Ты понимаешь, что можешь закончить как он?

— Опять ты за старое, да? Лучшего времени найти не могла?

— Не могла, Денис! Не могла! И поверить, что правда можно не видеть, что ко дну катишься или, видя, плевать на это тоже — не могу.

Он помялся.

— Я это… Куратору звонил. Просил, чтоб в положение вошли. Отец умер…

Да уж… В положение. До дрожи меня пугала манера его разговора. Как сильно она напоминала отцовскую.

— Мне два месяца дали все закрыть.

— И как? Закроешь?

— А думаешь смогу? За два месяца всего?! В таком состоянии. Но есть один вариант, — он почесал в затылке, — Курсачи могут сделать, там. Зачеты некоторые закрыть. Но… Отблагодарить надо. Сама понимаешь. А у меня голяк по деньгам.

Я рассмеялась. Тетя Вера укоризненно взглянула на меня. Еще бы. Хохотать на кладбище, да еще в день похорон. Но остановиться я не могла. Потому что от отчаяния и безысходности уж лучше смеяться, чем рыдать.

— Так зарабатывать иди, Денис. Официант, курьер, продавец-консультант, охранник, уборщик в конце концов… Все работы к твоим услугам, — я направилась к выходу из кладбища.

— А учиться мне когда?

— А тогда же, когда я успевала учиться после того, как «свалила и дорогу домой забыла». Ночами. В перерывах между сменами.

— Я, между прочим, пытаюсь все исправить! А ты мне даже руку помощи не протягиваешь! Сестра!

— Так а я протягивала. Все время, после того как в «столицу укатила, забив на всех». Ты эту руку кусал, а я все равно протягивала. Снова и снова. Но теперь все, братишка. Все сам. Ты взрослый. Пока не увижу, что сам что-то делаешь, ни копейки не дам.

Набычился. Руки в кулаки сжал. А потом синяк на лице потер. Вспомнил, видно, Ветрова. И промолчал.

— Ладно, я понял.

И быстрым шагом пошел прочь.

— Зачем ты так, Златочка? — шагнула ко мне тетя Вера. — Братишка ведь твой, младший. Кровь родная. Один у тебя родненький на свете остался. Трудно ему, видишь. Ни мамы, ни папы…

— Да, трудно. Мне одной только легко, — выпалила я и тоже пошла прочь.

Вышла за ворота кладбища, направилась к автобусной остановке. Хотелось уехать отсюда. Этот городок давил. Сам воздух был пропитан ужасами, унижениями и болью, которым столько лет не было видно ни конца, ни края.

Внутренний голос вопил, что нельзя было так поступать. Нужно было дать денег, позвонить декану еще раз, дать ему взятку. Снова понадеяться, что вот в этот раз уж точно… Но такое уже было и не раз. Нельзя делать одно и то же снова и снова и надеяться на иной результат. Это безумие.

Через несколько минут возле меня тормознула черная «лачетти».

— На станцию? — опустив окно крикнул смутно знакомый мужчина средних лет.

— Да.

Я села на заднее сиденье. Вот это удача! Доберусь до станции за двадцать минут… Когда там ближайшая электричка?

— Ой, никак Злата? — ахнул водитель, глядя в зеркало заднего вида. — Сколько лет сколько зим. Какая ты красавица стала, девочка! А меня помнишь? Я дядя Слава, папа Жени Светловой. В соседнем парадном живем.

— Помню, — улыбнулась я.