Парень моих кошмаров - Мирослава Маркина

Чайник издал протяжный свист, и мне пришлось вылезти из своего кокона, в котором было уютно и тепло. Пошарила по скрипучим шкафчикам, нашла две чашки. Ополоснула кипятком. Бросила в чашки по горстке черного чая и наполнила их кипятком. По запаху предчувствую, что это отменная дрянь. Мелкие дровишки вспыли на поверхность, и вода окрасилась в бледно-желтый цвет. Желание пить улетучилось.

Осторожными шагами приблизилась к подоконнику и забрала у ребёнка дотлевшую сигарету. Обернула тоненькое тельце пледом. Спи, а я, пожалуй, пойду.

— Далеко ли собралась? — его голос застал меня врасплох, я уже топталась у порога.

— Пройдусь по соседям. Где-то же должны быть блага цивилизации. Найду телефон, позвоню отцу.

— До чего же упрямая, — одним прыжком Найк покинул своё гнездо. — Утром я отвезу тебя домой.

— Утром? Да ты никак спятил! Как я объясню родителям ночное отсутствие? Терпение у папули не резиновое, и он вообще может заставить тебя жениться после такого.

— Меня? Это вряд ли.

Он заразительно засмеялся. Я не выдержала и начала хохотать над своей же шуткой. Так глупо.

* * *

— А потом я сделал татуировку, — Найк отодвинул резинку боксеров и продемонстрировал рисунок на коже. — Это был кошмар. Представляешь, мой брат попросил выполнить такое странное желание: сделать тату гусеницы? Типа, она же потом переродится в красивую бабочку. И теперь я не могу носить штаны с низкой посадкой.

Я давилась от смеха и уплетала вкусную пиццу, которую принес парень из пиццерии. Кажется, давно не получала такое наслаждение от странной и жутко не полезной еды.

— Сведи её или набей на ней что-то другое. Разве это проблема? Особенно для тебя?

— Брат обидится. Ему это, видите ли, кажется символичным.

— И часто вы так развлекаетесь?

— Спорим на желание? Да. Он азартный очень.

Голос парня притих, он задумчиво жевал свой кусок пиццы.

— Он всё ещё в клинике?

Кивнул и потянулся за бутылкой с колой. Так странно, мы сидим в зале на ковре. Найк поджал ноги по-турецки, а я подложила под себя подушку и вытянула ноги. Было довольно мило и уютно. Даже дурнота и тошнота покинули меня.

— Ты поэтому так много работаешь? Из-за брата?

— Ради него, и чтоб не думать. Когда всё время занят, некогда думать. Прихожу обессиленный домой и падаю замертво. Так проще.

Вытерла руки салфеткой, сладко потянулась. Теперь бы в свою кроватку — оп! И я была бы почти счастлива.

— И тебя устраивает такая жизнь?

— Мне никто ничего не диктует. Я сам себе хозяин. Делаю то, что считаю нужным.

— Да уж, — выдавила из себя смешок. — Бомжей обслуживаешь, в третьесортных клубах поёшь, богатеньких девочек развлекаешь. Не жизнь, мечта.

— Сама-то счастлива? Пытаешься вырваться из клетки, в которую тебя сунул отец. И, кажется, твоё желание в расчет не идёт. Ты марионетка в чужих руках. А я — нет.

— Нет! Будет так, как хочу я, и точка. Так всегда было, есть и будет.

— Да неужели?

Подвернись что тяжелое под руку в этот момент, тут же метнула бы в нахала. Сколько можно терпеть этот хамский тон? И пока я, кряхтя, вытаскивала из-под себя подушку, желая атаковать, в дверь довольно бесцеремонно постучали. Кажется, ногами.

— Это ещё кого принесло?

Найк не спеша поднялся на ноги, стряхивая с себя крошки. Парень вышел, и через минуту я услышала щелчок замка. А ещё через время увидела его самого в проёме двери.

— Собирайся, свободная женщина. Твой сутенер пришел.

В комнату, следом за ним, вихрем влетел Павел. Лицо кирпичом, руки в карманах пальто. Смотрит, как я натягиваю край длинной футболки, пытаясь прикрыть голые ноги.

— Злата! — И это вместо «прости, извини, можешь меня пристрелить». — Я уже несколько часов ищу тебя! Немедленно одевайся, я жду тебя внизу.