Только не мы - Игорь Толич

Улица дохнула мне в лицо пряничной сладостью и окатила людским шумом. Играла музыка, задорная и весёлая, какую можно услышать в цирке или на любых других ярмарочных площадях в это рождественское время. Снег порошил мелкой крошкой, его нападало совсем чуть-чуть, но дети уже пытались что-то из него слепить: они шныряли мимо прилавков и скамеек, сгребая с горизонтальных поверхностей в варежки белые комки, которые тут же рассыпались обратно в снежную пыль. Дети кидались друг в дружку этой холодной взвесью и бежали дальше, смеясь и улюлюкая. Взрослые же в это время стояли в очередях за складраусисом или жареным миндалём. Однако самая многолюдная толпа пристроилась возле огромного прокопчённого вертела, где готовили целого поросёнка. Повар в средневековом длинном костюме из бордового бархата, подвязанного витым поясом с кистями, медленно и важно крутил ручку, делая вид, что не замечает жадных взглядов.

Мне тоже захотелось присоединиться к этим страждущим и вместе со всеми дождаться, когда уже, наконец, начнут разделывать готовую свиную тушу длинным тесаком: так же неторопливо разложат по тарелкам, польют соусом и подадут с серым горохом или томлёной капустой. Но мне нужно было срочно бежать на Домскую площадь, где меня ждал Андрис. Он терпеть не мог, если я опаздывала. Потому я задержалась совсем ненадолго: купила сыр, который мне щедро завернули в большой лист рыхлой коричневой бумаги и художественно перевязали бечёвкой, да взяла нарядную коробку перечного печенья в виде расписных домиков. Всё это я уложила в сумку и понеслась ловить такси.

Не успела я выскочить из машины, Андрис кинулся мне навстречу.

— Илзе! Ну, что ты так долго?! — вместо приветствий кудахтал он, джентельменски подавая мне руку и закатывая вверх свои невообразимо голубые глаза.

Перед концертом он всегда на взводе, будто прыщавая девчонка на первом свидании. В других обстоятельствах Андрис обычно по-латышски невозмутим и медлителен. А уж когда он становится за органную кафедру, вообще трансформируется в какого-то другого человека — неземного и почти божественного.

Я видела Андриса за работой всего один раз — он разрешил мне пробраться в святая святых, потому что в большинстве соборов кафедра и органист скрыты от глаз слушателей. Если бы я доподлинно не знала, что на этом безумном инструменте играет мой собственный муж, я бы решила, что передо мной Архангел, спустившийся на землю, чтобы читать небесную проповедь с помощью музыки. Орган — это нечто фантастическое.

— Такое возможно только по любви, — как-то сказал Андрис о выборе своей профессии, и я ему поверила.

Если на свет рождается человек именно для того, чтобы утонуть в космических звуках органа, он не сможет влюбиться сильнее ни во что иное.

— Музыка сродни математике, — размышлял Андрис. — И то, и другое — абстрактно и точно до мелочей. Однако музыку можно не слышать, но суметь подсчитать её. Но наоборот не выйдет. Именно поэтому музыка — это высшая форма математики.

Не трудно догадаться, что он почитал Гессе, но более всего преклонялся перед Бахом. И сегодня почти весь репертуар благотворительного концерта был составлен из произведений этого композитора.

Андрис чмокнул меня в щёку и направился к кафедре. А я заняла место во втором ряду с краю, ближе к центру.