Доверься мне - Бекка Мак

А потом она, блин, улыбнулась мне, и словно кто-то нажал кнопку на секундомере, время запустилось и полетело вперед. Теперь я мчусь в выходные, с нетерпением ожидая встречи с ней.

Надежда работает так же. Без надежды все кажется медленным и темным, как ночь, которая никогда не закончится, пока ты ищешь дневной свет, ожидаешь его появления.

И вдруг ты видишь ее. Яркий луч улыбки, расцветающий на ее лице, блеск ее шоколадных глаз, когда они встречаются с твоими через всю комнату, и все меняется. Дверь распахивается, показывая тебе солнечный свет снаружи, надежду, и ты делаешь шаг прямо в это чувство, ощущая тепло, что касается твоей кожи, как тепло ее взгляда.

Хотя мне все еще не нравится этот жестокий, кусачий холода.

— Какого хрена мы не могли остаться у тебя? — ною я Хэнку. — Слишком холодно, чтобы быть на улице.

— Дублину нужна физическая нагрузка, — его пальцы сжимают мое предплечье, пока мы идем по улице. — А тебе, откровенно говоря, нужно бросить все это нытье, которым ты занимаешься. Вот почему я всегда говорю, что Дженни — лучшая из детей Беккетов.

— Лучший ребенок Беккетов, вот это да, — бормочу я, ведя Хэнка к скамейке в парке Стэнли.

Я знаю Хэнка больше семи лет. Мы столкнулись чисто случайно, или так мне показалось. В тот самый момент, когда я нуждался в нем больше всего. Он остановил меня от ошибки, которая могла испортить мою жизнь до неузнаваемости и положить конец моей еще не начавшейся на тот момент карьере. И с тех пор он неизменно остается одним из моих лучших друзей, несмотря на нашу почти шестидесятилетнюю разницу в возрасте. Он — моя семья, и я считаю, мне очень повезло, что он есть в моей жизни.

— В последнее время ты сам не свой, — тихо говорит Хэнк, поднося кофе к губам.

Я смотрю на Английский залив. Суровая зима превратила воду в гладкий голубой лед, и под ярким солнцем он ярко блестит. Я делаю глоток своего кофе. Горячая жидкость согревает меня.

— Не совсем.

— У тебя на уме та девушка. Красивая брюнетка.

Я смотрю на него, улыбка на моих губах. Нет смысла спрашивать его, как он узнал об Оливии. Он следит за мной больше папарацци.

— Да.

— Ты спишь с ней?

Я поперхнулся.

— Откуда, черт возьми, ты это знаешь?

Он хитро гордо улыбается.

— Вы кобель, мистер Беккет. Ты спишь со всеми.

— Эй, — я подталкиваю его плечо своим. — Помягче, старик.

Хэнк смеется, потирая трясущейся рукой челюсть.

— Я могу сказать, она тебе нравится.

— Нравится, — слишком сильно, вероятно. Слишком рано. Я не знаю. Так вот как это происходит?

Он взъерошивает уши Дублина.

— Так в чем проблема?

— Проблема в том, что я бабник, который спит со всеми подряд.

Молчание Хэнка сменяется слишком широкой ухмылкой.

— Ты уверен, что дело не в твоей уродливой роже?

Я смеюсь, покачивая головой.

— На меня приятно смотреть, и ты это знаешь.

Через неделю после нашего знакомства Хэнк спросил, можно ли ему потрогать мое лицо. Он сказал, что это то, что ему нужно, чтобы сформировать представление о лице. Он также сказал, что хочет посмотреть, из-за чего вся шумиха вокруг меня. Я отлично помню, какой впечатленный вид он сымитировал, прежде чем сказать, что мои черты лица идеально симметричны. Когда я засмеялся, его пальцы скользнули по моим ямочкам, и он сказал: «Ах. Ямочки. Вот почему ты так нравишься дамам». Но самое интересное? Как только он закончил, он сказал мне, что прикосновения к лицу — это полная чушь, которую Голливуд вбрасывает в фильмы, чтобы романтизировать слабовидящих, и я без раздумий купился на это. Я был не только красивым, но и доверчивым.

— Дама на спортивном канале говорит, что ты самая горячая штучка после хлеба. Я думаю, она, должно быть, умнее меня.

Я сильно смеюсь и провожу зубами по нижней губе.