Потом я услышала, как он умолял мою мать вылечить его. Дать ему лекарства. Сделать все возможное, чтобы он стал «нормальным». Миссис Тейлор заявила об изнасиловании в полицию. По закону, она должна была.

Я увидела это в новостях на следующей неделе. Двух его деловых партнеров вытащили из офисного здания в центре города и затолкали в полицейские машины. Они оба были женаты и имели детей.

Мне было интересно, почему мистер Тейлор не был арестован вместе с ними. Я не могла спросить у мамы, потому что тогда она узнала бы, что я подслушивала ее сеанс. Через два месяца я получила ответ. Миссис Тейлор вернулась, и я сидела на том же месте и слушала, как она плачет, обращаясь к моей матери.

Ее муж покончил с собой. Вернулся домой после их последнего сеанса и выстрелил себе в голову на их кровати, где он отдал ее как подношение секте. Он не мог жить после того, что он с ней сделал. Ему было так противно, что в тогда он не понимал, что то, что ему нравилось, было неправильно. Пока он не понял, что предал свою жену. Двадцатипятилетний брак пошел насмарку из-за какого-то извращения.

Три часа я сидела и слушала, как она плачет, и чувствовала себя виноватой. Ее муж предал ее, но она чувствовала себя ответственной за его смерть.

Миссис Тейлор забеременела. Она узнала об этом утром, и это было причиной ее экстренного сеанса. В течение десяти лет они пытались завести ребенка. Они хотели иметь детей в более позднем возрасте. Они оба были сосредоточены на карьере, и когда решились, было уже слишком поздно. По крайней мере, они так думали, и он вообще перестал с ней спать.

Я никогда не забуду слова, которые миссис Тейлор сказала моей матери, когда я заглянула в приоткрытую дверь и увидел ее плачущей на диване. «Он дал мне то, чего я всегда хотела. Я беременна, а его больше нет. Из-за меня. Потому что я не смогла полюбить его таким, какой он есть». Миссис Тейлор сказала, что ей все равно, кто из изнасиловавших ее мужчин является отцом. Она оставит ребенка и будет воспитывать его так, чтобы он знал своего покойного мужа как отца.

Она рыдала. Моя мать рыдала по своим личным причинам. Это было травматично для них обеих. А я?

Слушая сеансы Тейлоров, я поняла две вещи. Во-первых, любовь — это полное дерьмо. Кто, блядь, позволяет своим друзьям или кому-то еще насиловать свою жену? Не говоря уже о том, чтобы записать это на видео и ожидать, что она отнесется к этому нормально?

Во-вторых, я поняла, что если твое тело чего-то жаждет, это не значит, что ты должен давать ему то, что оно хочет. Поэтому я задвинула на задворки сознания все, о чем просило мое тело. Но это продолжалось недолго.

Еще в ранней юности я поняла, что не похожа на других женщин. Когда мне было восемнадцать, Син загнал меня в угол на вечеринке и сказал, что я красотка. Я знала, что он лжет. Это был способ поиздеваться надо мной. Черт, наверное, он поспорил с другом или что-то в этом роде. Но потом Син сказал мне, что мои глаза настолько красивы, что он хочет вырезать их и положить в банку в своей комнате, чтобы смотреть на них каждый день.

Эти слова сделали меня мокрой. Это также заставило меня осознать, что я более ебанутая, чем любой пациент, которого когда-либо видела моя мать. То, что заставило бы любую женщину струсить, заставило меня прильнуть к нему. Я убеждала себя, что это из-за двух доз кокаина, которые я только что вынюхала, но это была ложь. В глубине души я знала, что у меня никогда не будет здоровых отношений с мужчиной, потому что я никогда не буду счастлива с тем, что общество называет нормальным.

Я хочу токсичности. Безумия. Мне нужен кто-то, кто заставит меня усомниться в своем здравомыслии. И я знаю, что не буду счастлива, пока человек в маске не решит сделать меня своей навсегда. Я совершенно не против провести остаток жизни, не зная, кто он такой, лишь бы он продолжал приходить ко мне.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЭЛЛИНГТОН