Ночная смена - Энни Краун

— Просто дай уже что-нибудь.

Я наклоняю голову и просматриваю корешки на полке, вполголоса читая названия и авторов. Британская поэзия девятнадцатого века довольно обширна, если судить по запросам. Понадобится еще немного специальной литературы, конкретные параметры, если мы собираемся поторопиться, чтобы я могла вернуться к книге.

— Для какого урока нужна эта литература?

— У меня контрольная по классической британской литературе, — говорит Винсент. — Мы должны проанализировать стихотворение к понедельнику. Профессор не уточнил, какое именно.

Итак, крайний срок не установлен, но он все еще здесь, а не на вечеринке с остальной частью команды. Почему не мог подождать до завтрашнего утра и просто прийти с похмелья, как любой другой старшекурсник в Клементе?

Я внимательно рассматриваю Винсента, взгляд скользит по его растрепанным волосам и легким теням под темными глазами. Выглядит так, словно ему не помешали бы восемь часов сна. Возможно, он больше беспокоится об этой статье, чем хочет показать. Или, вероятно, в кислом настроении виновны повязка на руке и предстоящее начало баскетбольного сезона. Будь у меня с собой телефон, могла бы отправить секретное сообщение Харпер и Нине, чтобы узнать, есть ли у них какая-нибудь информация.

Но телефон внизу, а Винсент, стоящий рядом, высокий, задумчивый и явно взволнованный, смотрит на окружающие нас книги.

Я подавляю вздох. По одной проблеме за раз.

— К чему ты готов? — я беру несколько книг с полки — Байрона, Вордсворта, Блейка — и складываю их на сгибе руки, чтобы тот одобрил. — Стихам старого белого мужчины или стихам старого белого мужчины?

Винсент не смеется над шуткой. Вместо этого снимает «Байрона» с верхней полки и переворачивает, чтобы внимательно рассмотреть заднюю обложку.

Взгляд падает на руку Винсента. Она почти в два раза больше моей и двигается с уверенностью и ловкостью, которые, к сожалению, очень привлекательны. Будь это любовный роман, Винсент Найт стал бы главным героем. Спору нет. Он высокий, широкоплечий, темноволосый и красив самым порочным образом. Мог быть наемным убийцей мафии, альфой стаи, головорезом-миллиардером с проблемами с папочкой, да и буквально способен подхватить меня здоровой рукой, прижать спиной к книжной полке в глубине стеллажей и заполнить… Он так же шептал бы мне непристойности. Не строчки из плохого порно, а поэзию.

Слова страсти.

Но это не любовный роман. И если то, как Винсент хмуро смотрит на собрание сочинений лорда Байрона, о чем-то говорит, не думаю, что следует ожидать от него поэзии.

Перестань думать о сексе, ты, жалкая маленькая засранка.

— Кстати, это была шутка, — говорю я, желая заполнить тишину. — Все знают, что лучшие поэты девятнадцатого века — женщины.

Винсент возвращает мне Байрона.

— Тут есть что-нибудь, — он колеблется, — попроще?

— Боюсь, Доктор Сью5 — американец двадцатого века.

Винсент бросает на меня раздраженный взгляд. Я вздергиваю подбородок, отказываясь извиняться.

— Послушай, — ворчит он. — Мне жаль, ладно? Запястье убивает, я плохо спал всю неделю, а ещё выхожу из зоны комфорта из-за этого… этого поэтического дерьма, — на его щеках появляется два розовых пятна, но, конечно, это всего лишь игра света. — Английский никогда не был моим любимым предметом.

Я ставлю три книги обратно на полку.

— Многие люди терпеть не могут английский6,— признаю я. — Особенно поэзию. Что, честно говоря, неудивительно, учитывая, как ее преподают.

Винсент горько фыркает.

— Я ненавидел английский в старших классах. Был плох в нем. Чуть не пришлось пропустить баскетбол, поскольку учитель собирался завалить меня за то, что я не запомнил стихотворение Шекспира, — он бросает на меня еще один косой взгляд. — Очевидно, с тех пор я повысил оценки. Был достаточно умен, чтобы окончить среднюю школу.