Ночная смена - Энни Краун

Мы не часто ссоримся. Никогда не слонялись по квартире в тишине, приходя и уходя, не сказав ни слова, иногда ожидая, пока на горизонте не будет чисто, чтобы воспользоваться общей ванной. Знаю, в эти выходные у меня будет перерыв в напряжении — группа импровизации Нины отправляется в ночную поездку на фестиваль, а Харпер собирается домой на выходные, чтобы отпраздновать сотый день рождения бабушки.

Не могу сказать, благодарна ли я за то, что у всех нас будет время побыть друг без друга или боюсь возможности того, что противостояние может затянуться на следующую неделю.

Меня тошнит. Я не могу есть.

Потому что теперь, когда могу признаться себе в самом тихом из внутренних монологов, я знаю, что у меня есть три человека, перед которыми должна извиниться.

В четверг вечером я сворачиваюсь калачиком на диване в гостиной с ужасной, скучной, переоцененной антологией сонетов Шекспира. Нина за кухонным столом с учебником истории. Харпер в комнате, дверь широко открыта, она собирает сумку в дорогу. Мы не разговариваем, но приняли решение быть в пространстве друг друга. Это немного пассивно-агрессивно. Также это явный признак, что мы отчаянно хотим заявить о себе, быть увиденным и услышанным, и уладить все.

Я знаю, что должна была извиниться первой.

Но Харпер, из всех нас, та, кто ломается первой.

— Девочки, — объявляет она с порога спальни, голос тихий, усталый и немного разъяренный. — Я правда устала.

И затем ее лицо морщится, а на глаза наворачиваются слезы.

Мы с Ниной замираем, затем начинаем действовать. Я вскакиваю с дивана, Шекспир падает на пол, где ему и место, и спешу через гостиную, в то время как Нина спрыгивает с табурета и обнимает дрожащие плечи Харпер.

— Я устала быть сильной черной женщиной, вот дерьмо, — хрипит она в подмышку Нины.

Может быть, я и превратила Нину в лучшую подругу-шлюшку, подыгрывая стереотипу сексуально раскрепощенной бисексуальной латиноамериканки, но с Харпер у меня получалось и похуже. Я сделала ее циничной, сильной, трудолюбивой подругой и проигнорировала тот факт, что на вечеринке у нее тоже все взорвалось перед носом.

— Черт, — говорю я, с удивлением обнаруживая, что тоже плачу. — Прости, о Боже, это слезы белой женщины.

Харпер смеется. Знаю, все из-за меня, потому что это ее худший смех. Тот, что наполовину хихикает, наполовину кричит. Он немного пропитан слезами и печалью, но звук все равно успокаивает. Нина отпускает Харпер, и я бросаюсь вперед, чтобы помочь вытереть ее лицо рукавом большого кардигана.

— Послушай, я плохая сучка, — говорит Харпер, шмыгая носом. — Мне нравится быть плохой сучкой. Но хотя бы раз я бы хотела, чтобы все были ко мне снисходительны.

Она садится на табурет, который освободила Нина, и немного облокачивается на стойку. Когда снова заговаривает, становится тихо.

— Вот почему мне нравился Джабари. Он был таким самоуверенным и таким тупым, и я смеюсь над простаками, но, черт возьми. Было приятно, когда к тебе так относились.

Нина морщится.

— Я была эгоисткой. Ты заслуживала поддержки, — она смотрит на меня и снова морщится. — Вы обе. Вам нужен был друг, а я подвела вас. Я сожалею о том, что сказала тебе, Кендалл. То есть, я все еще придерживаюсь кое-чего из этого….

— Прекрати, — перебиваю я, сильно морщась. — Пожалуйста, Нина. Ты не должна оправдываться, хорошо? Ты была права. Прости, что я так защищалась. И прости, что заставила тебя почувствовать себя распутной лучшей подругой…

— Лучшей подругой-шлюшкой. Пожалуйста, Кендалл. Уважай мой титул.

Настала моя очередь смеяться.

— Прости, что заставила тебя почувствовать себя персонажем второго плана. И ты тоже, Харпер. Прости, если я когда-либо заставляла тебя чувствовать себя архетипом.

— На самом деле я не знаю, что это такое, — говорит Харпер, — но извинения приняты.

Нина обхватывает мое лицо ладонями.